- Ты чего? - заволновался Пак.
- Помираю, - синюшными губами простонал Хреноредьев, - От незаслуженных обид и оскорблений помираю, едрена...
Пак видел, что трехногий инвалид не шутит, что дела его плохи. Но ему до того надоела вся эта бестолковая возня и суета, из которой складывалась его непутевая жизнь, что он вместо того, чтоб оказать хоть какуюто помощь, отвернулся, плюнул под ноги. И пошел резким, все убыстряющимся шагом к той самой далекой лужайке, на которой резвились туристы мужчины, женщины, дети. На ходу он встряхнул железяку, выставил ее стволом вперед. Бить! Всех подряд бить! Убивать! Одного за другим! Без жалости и пощады! Как мокриц поганых! Как слизней!
- Приидут праведны-е! - послышалось из-за спины. Это прочухался Буба Чокнутый. - И настанет судный день и час! И возопят грешники-и! И содрогнутся их души, ибо откроется их взорам геена огненная, и встанет над ними страж небесный с мечом в руках! И ниспошлется на всех, едрена-матрена, кара!
Пак не оборачивался. Он знал, что будет делать. И ему было наплевать на всяких там Чокнутых и на их проповеди. Хватит! Наслушался! Вот когда этот мир заволокет точно такой же пеленой, когда потянутся дымы от земли к небу и от горизонта к горизонту, закрывая все, когда ничего, кроме труб и краников, не останется в этом мире, а всех успокоившихся будут в нем отволакивать к отстойнику, когда придут и сюда охотники, чтобы охотиться за беззащитными жертвами, тогда и он отбросит ненужную железяку, вздохнет спокойно, встанет на колени и будет каяться хоть до конца света, будет разбивать лоб о грунт, глину, полы, паркеты, мостовые, днища труб... А пока... Пока он будет сам карать. И не найдется такой силы, чтобы остановила его. Нет ее в этом мире - ни по одну сторону барьера, ни по другую!
Он вскинул железяку к плечу, поймал в прицел крохотную девочку, подождал, когда ее головка замрет хоть на миг, дождался и нажал на спуск.
- Ну все, хорош! - произнес усталый голос совсем рядом, будто из-за плеча. - Пошалили немного, поиграли, и хватит!
Пак на мгновение ощутил невесомость. Ему показалось, что он падает в это бездонное небо, что сн тонет в его пучинах. Пак даже закрыл глаза, зажмурился, что было мочи, сжался в комок, съежился. Но трубки он не выпустил.
- Всех призываю я к покаянию! В последний раз, едрена-матрена, ибо грядет расплата! - провозгласил кто-то Бубиным голосом.
Пак открыл глаза. Прямо посреди каменного пола стоял на коленях Чокнутый. Он вздымал руки к потолку и вопил без умолку. Похоже было, что он все-таки спятил - и на этот раз окончательно.
Хреноредьев, живой и здоровый, сидел рядышком, с недоумением вертел головой, он был румян и весел.
После ослепительного, чистого, ясного, прозрачного мира казалось, что в пещере стоит мрак. Да, это была пещера карлика-отшельника. И все стены ее были каменными, непроницаемыми.
Сам Отшельник сидел на своем грубосколоченном столе и смотрел поверх голов. Ввд у него был отрешенный. Но когда он начал говорить, Бубин надрывный глас сразу куда-то запропастился, исчез.
- И с этим вы собрались идти в мир? - спросил Отшельник.
Ответа он не дождался. Да и что ему можно было ответить.
- Сла-авненькие ребятки, сла-вненькие!
- А с чем они пришли к нам?! - сурово спросил Пак. И добавил, совсем зло добавил: - Может, ты за их воспитание возьмешься?!
Глаз Отшельника подернулся пеленой.
- Я вижу, вы созрели, - сказал тихо. - Ну что же, пора!
- И-ех, обдурил нас! А мы-то и поверили, едрена простота! - пожаловался Хреноредьев.
- Это была маленькая проверочка. И вы ее не выдержали! Ни по каким статьям не выдержали! - сказал Отшельник. - Но это ровным счетом ничего не значит. Я вам не судья! Это вон Буба ваш все о судьях-то толкует, а я не берусь судить. Не мной этот мир создан, не мне и менять его. Так что. Хитрец, не собираюсь я вас воспитывать, была нужда! Хотел помочь, да вот не получается! Что же делать-то, как быть?! И здесь я призадумался, чего это я за вас-то решаю, как, мол, быть, то да се, третье да десятое... А катитесь-ка вы отсюда без всякой моей помощи!
Пак взглянул на него исподлобья,
- Как же мы без помощи твоей сквозь стену пройдем?
- Не надо сквозь! Я вам ходы покажу - и гуляйте. А хотите, так назад возвращайтесь, воля ваша!
- На все воля всевышнего, - поправил его Буба и выкатил налитой безумный глаз.
- И ты, дружок, не притворяйся! Не такой уж ты и чокнутый!
Отшельник подтянул ко рту-клювику трубочку, присосался. Банка пустела, далеко не первая банка. В огромной голове бурлило, переливалось что-то, какие-то вихревые потоки гуляли в глубинах полупрозрачного непостижимого мозга. И колыхалось еле заметное розовое сияние вокруг головы. Дышал Отшельник тяжело, с присвистом. Наконец оторвался.
- Как же мы дорогу-то найдем? И где выход? - спросил Пак.
- Был бы вход, Хитрец, - промолвил Отшельник, - а выход всегда отыщется.
Хенк бодрился, старался держать спину прямой. Но все это было напускным. Его шатало из стороны в сторону.
- Может, и впрямь тебя запереть в бункер, а? - предложило Чудовище. - Посидишь, отдохнешь немного? Жратвы и пойла я тебе приволоку...
- Сам полезай в бункер! - ответил Хенк. Чудовище вздохнуло - тяжело, с присвистом и прихлюпом, с надрывом каким-то, так, что туриста обдало едким паром.
- Мне впору хоть на нижние ярусы спускаться, - пробурчало оно, - сам думай, Хенк, поселок они все равно пожгли, - людишек побили. Неужто ты считаешь, вот выползу я наверх, сдамся, и все путем пойдет?
Турист присел на корточки, привалился спиной к ржавой стене. На лбу у него выступила испарина, лицо было бледным, изможденным.
- Ни черта я не считаю, Биг! Я тебе уже говорил, они тебя из-под земли вытащат. Чего ты ко мне привязался, у меня советов нет, понял?!
Губы Хенка внезапно обмякли, глаза прикрылись, голова свесилась набок. И сам он сполз по стене па пол, скрючился в нелепой позе. Он был в обмороке.
- Ну и ладно! - сказало Чудовище вслух. - Чего будет, то и будет!
Оно подхватило туриста гибким сильным щупальцем, прижало его вместе с пулеметом к своему влажному волдыристому боку. И поплелось наверх.
Перебитые конечности постепенно восстанавливались. Чудовище чувствовало, как они оживают, как уходит прочь оцепенение. Организм его обладал способностью к регенерации, но, скорее всего, помогал Отшельник. Иначе бы ушло не меньше недели, прежде чем щупальца стали прежними - мощными, ухватистыми. И все же еще никогда в жизни Чудовище не чувствовало себя настолько измотанным, измученным, выжатым - и немудрено, после той трепки, что задала ему гигантская паучиха, после того безумного футбольного матча, в котором ему было суждено стать мячом, после киножально-острых тисков, после невероятного напряжения всех сил.
