В точке апекса, где стыковались Навесная Стена и Стена Влаги, раскинул свои террасы амфитеатр, где когда-то усаживалось по тридцать-сорок тысяч обитателей. Джебрасси бывал здесь подростком — дважды, — демонстрируя собственную смелость или по крайней мере упрямство: карабкался по каменным завалам, ускользал от немногочисленных, еще функционировавших часовых, пробирался по наклонным арочным пролетам между подъемниками, ведущими к галерее — крытому лабиринту в сотни и сотни ярдов, растянувшемуся до просцениума.
Вид на Диурны открывался из нескольких точек галереи, там, где обрушилась ее крыша. Джебрасси в который раз пришла в голову мысль, что это место могло быть средоточием древних ритуалов инициации, и, во всяком случае, оно не являлось частью исходного плана. Еще в самую первую сюда вылазку стало понятно, что лабиринт не такой уж и сложный: он левосторонний, с дистальной, то есть периферической, закруткой, упростившейся за долгие века благодаря обвалившимся стенам.
Сияние так решило проверить мою смелость? Бедноватая фантазия.
Идя обратным ходом по некогда проверенной, всплывшей в голове дорожке — любое приключение, пусть даже разочаровывающее, оставляло в памяти глубокую бороздку следов, — он пришел к огромному пролому в крыше галереи. Усилия были вознаграждены видом на Резонаторную Стену — название, бывшее для него пустым звуком: серая плоскость высотой в сотни футов, испещренная оспинами дыр с торчащими пеньками проржавевших балок, к которым некогда крепились какие-то конструкции.
Дюжина минут карабканья по барьерам галереи привела его к основанию амфитеатра, а отсюда уже проще простого было добраться до гигантской, мерцающей Стены Света, отбрасывающей закругленную тень.
Джебрасси остановился на пару секунд перевести дух. Колоссальный экран, залитый грязными потеками, снизу доверху покрывала корка из пыли и сажи — не от печного дыма, а от миазмов тысяч и тысяч поколений живых существ. У дальнего конца разукрашенная и частично обвалившаяся перегородка из кирпича и бутового камня — один из кусков гребня еще возносился на сотни футов выше галереи — оставила после себя гору строительного мусора, рассыпанного по просцениуму и отдельным рядам амфитеатра, где все без исключения сиденья были давно уже содраны или попросту сгнили. Имелись также явные следы, что многие древние поколения пытались проникнуть в тайну сего места — или же приспособить его к своим собственным целям, добавляя те или иные кирпичные пристройки. Подобно оригиналу, подавляющая часть их усилий обернулась крахом — и даже в большей степени, коль скоро, как показалось Джебрасси, не требуется так уж много усилий, чтобы почистить экран, перестроить или заменить сиденья в галереях и восстановить хотя бы внешний первоначальный облик.
Впрочем, никто из ныне живущих не мог соперничать с упорством и изобретательностью исходных творцов Стены Света.
(И кем они были? Высоканами?)
— Я почем знаю, — пробормотал Джебрасси в ответ на мысленный вопрос последыша. — Сиди тихо.
Издалека, с огромной высоты, над амфитеатром плыл низкий хрипловатый гул, словно ветер, гулявший во флейтовых трубах четырех шпилей, пытался говорить сотнями заинтересованных голосов.
Собственно Диурны размещались слева, в непосредственной близи к экрану — три взаимопроникающих эллипса, каждый с сотню ярдов в поперечнике, на которых еще мерцали кое-какие дисплеи, индицирующие (по уверениям некоторых) время, но по какому принципу и в какой нотации — не мог постигнуть никто, даже если бы и умел читать дергающиеся, ломаные и перемежающиеся линии символов на каждом эллипсе.
Имелась лишь одна теория, обладавшая хоть каким-то смыслом, а именно: Диурны некогда играли роль колоссальных часов, поставленных возле церемониально-публичного дисплея, который поломался столетия назад.
И действительно, правее Диурнов еще мерцал исполинский экран Стены Света — тысячу футов в ширину, с полтысячи в высоту, — где время от времени мелькали какие-то пятна, что-то вроде попыток показать некие изображения, бесконечно повторяющиеся с часовым интервалом, разбитые неизбежными лакунами, которые уже и не пробовали что-то высветить, а просто заливали стену мертвой темнотой.
Так Диурны выглядели на памяти всех поколений.
Джебрасси до отказа запрокинул голову, чтобы одним взглядом охватить весь экран, затем быстро обернулся на ряды, словно хотел застать там сорок тысяч привидений — тех жителей, что некогда стояли или сидели здесь, завороженные магией амфитеатра… величественного места общественных собраний, средоточия бурной толчеи историй.
Эта гипотеза с каждым мигом укреплялась в его сознании, пока он впитывал всю мизансцену более внимательным и, предположительно, более зрелым взглядом: итак, некогда информацией и сплетнями делились в коммунальном масштабе; тысячи и тысячи присутствовали одновременно, получая указания, выговоры и (возможно) новости с Ярусов — заголовки и объявления, свидетельства жизни миров за пределами Кальпы, ныне недоступных.
Всего лишь догадка, но какой правдивостью от нее веет…
На это внутренний голос не соизволил поделиться собственным мнением.
Грязью, сажей и патиной времени — как и во всех заброшенных округах Ярусов — руины передавали своеобразное сообщение. Помимо неустойчивого мерцания самого времени, помимо вторжений и падения численности населения — факт самоочевидный на фоне пустых ниш и обезлюдевших кварталов — архитектурный упадок доказывал, что какой бы ни была Кальпа в прежние эпохи, пик ее расцвета давно позади.
Высоканы теряли силу. Похоже, что путы, столь долго стягивавшие древнее племя по рукам и ногам, поизносились. Недалек тот час, когда все желающие смогут пройти под круглой стеной, сквозь насосные станции на изливах каналов, под арками и пролетами — и сквозь ворота, сквозь границу реальности, в окончательную свободу Хаоса…
Какая красивая мечта.
Поглядывая вверх на непонятные, фрагментированные надписи, Джебрасси нервно мерил шагами площадку, и его вроде бы негромкое шарканье отражалось от стены усиленным, зловеще искаженным.
Громкий треск и грохот осыпающихся камней слева от экрана возвестил очередной этап разрушения кладки. Дальний конец галереи окутался дымкой — в многовековые наслоения пыли ухнули глыбы и перекрученные куски ржавого металла. Сейчас весь ход мыслей вызывал в юноше содрогание и гнев — утерянное знание, оборванные связи, убогие и претенциозные попытки массового образования и воспитания… ничем не лучше фальшивых книг, которые словно насмехались над разведчиками пустынных коридоров на верхних Ярусах, — бесконечные ряды томов, названия которых — там, где их можно было прочесть, — завораживали. Но ни одну книгу нельзя было снять с полки: они будто слиплись вместе. Он, наверное, уже тысячу раз пробовал, начиная с самого детства. Нет, книги образовывали единую, плотную массу, холодную, бесполезную…
