11
С тех пор как Мирейн уехал, король снова стал выходить на зубчатую стену, только теперь он смотрел не на юг, а на запад. Имин обычно сопровождала его в эти часы ожидания. Спокойная и молчаливая, она смотрела на него так же часто, как и в сторону горизонта. Он стар, думала она. Он всегда был старым, но все же крепким, словно старое дерево. Теперь он стал совсем хрупким. Когда ветер приносил обжигающе холодный воздух с гор, король дрожал, кутаясь в плащ; когда палило солнце, он ежился под его лучами. На четвертый день убывания Ясной Луны и на двадцатый со времени отъезда Мирейна солнце скрылось за тяжелой пеленой облаков. Мелкий серый дождик сделал стены замка серыми, но король не уходил. Даже Имин не удавалось отговорить его. Он стоял, не скрываясь под навесом, который соорудили для него слуги, и струи дождя заливали ему лицо, а ветер развевал волосы. Дрожь то и дело сотрясала его, несмотря на богатый и теплый плащ из расшитой кожи, подбитый овчиной. Те, кто приезжал и уезжал по делам королевства, - ибо король правил со стены так же уверенно, как и сидя на троне, - переглядывались друг с другом, делая знаки, которых, по их мнению, он не замечал. Очевидно, он окончательно впал в детство. Король не снисходил до всего этого, а Имин, потерпев неудачу и не уговорив его покинуть бойницы, заставила себя успокоиться. Иногда она пела в одиночестве старые песни и новые, песни о дожде и гимны Солнцу. Внезапно она замолчала. Король напрягся и шагнул навстречу яростному порыву ветра. Дол Янона был окутан легким туманом. В этом тумане двигались тени, то полностью скрытые, то ясно различимые: крестьяне, посланные по поручениям, не терпевшим отлагательства до того, как распогодится; путешественники, бредущие к теплу и уюту замка; гонец с почтой; женский паланкин. На этот раз появилась кавалькада из четырех всадников, не отличимых друг от друга в струях дождя. Никакой флаг не реял над ними, а эмблемы, если они и были, оказались скрыты под темными плащами. Сенели путников двигались еще достаточно проворно, но шеи их уже согнулись от усталости. Передний сенель вороной масти, лоснящийся под дождем, единственный, бежал легко и свободно. Без узды. Король уже был на ступенях лестницы, ведущей к воротам. Кованые копыта прозвенели под сводами изогнутой арки. Один за другим всадники устало спешились, чтобы почтительно приветствовать короля. Он не обратил на них внимания. Мирейн медленнее других слез со спины Бешеного, хотя он казался не таким утомленным, как остальные. Он даже улыбался, подходя к ожидающему его с распростертыми объятиями деду. Когда король разжал руки, принц отстранился со словами: - Почему ты такой же мокрый, как я? Дедушка, ты поджидал меня? - Да. - Король протянул руки, чтобы снова коснуться внука. - А где Моранден? Лицо Мирейна не изменилось. - Он приедет после. Ему нужно еще кое-что уладить. - Все эта война? - Война окончена. - Мирейн вздрогнул и чихнул. - Дедушка, ты разрешишь отпустить моих спутников? Если король и ощутил в его ответе уклончивость, он понял его правоту. - Иди и ты. Мы поговорим, когда ты обсохнешь и отдохнешь.
В очаге королевской спальни пылал огонь, на нем грелось терпкое вино со специями; напротив огня сидел король, а рядом с ним на табурете расположилась Имин. Мирейн молча сел возле них и принял кубок из рук певицы. Он искупался; его чистые волосы были распущены и сохли, а тело облачилось в длинный мягкий халат. Его лицо в отблесках пламени было неподвижным, как маска, губы сурово сжаты. Король шевельнулся. - Расскажи, - просто попросил он Мирейн долго молчал, не отрывая взгляда от кубка с нетронутым вином. Наконец он произнес: - Война окончена. В конце концов, это была не совсем война. Все это было хитрым обманом. Устарей из Умиджана играл в нем не последнюю роль. Он мертв. Я здесь. Моранден вернется, когда утвердит свое владычество. Снова воцарилась тишина. Мирейн не проявлял ни малейшего желания продолжать, и король сказал: - Ты рано оставил его и поехал почти один. Почему? - Там мне нечего было делать. - Ты мог бы остаться и править от моего имени. Ты мой наследник и будешь королем. - Властелин Западных Окраин - Моранден. Король долго и пристально смотрел на него. - Может быть, ты сбежал? Поникшая голова Мирейна вскинулась. - Ты упрекаешь меня в трусости? - Я сказал только то, что скажут другие. Ты готов защищаться? - В той части Янона, - сказал Мирейн, - мое происхождение не может быть предметом гордости. Поскольку война, в которой я сражался, окончена, я счел более разумным вернуться сюда. - Как умер Устарей? Если этот вопрос был задан в надежде что Мирейн потеряет бдительность, то король просчитался. - Он пал от руки своей родственницы, жрицы богини. Она просто спятила. Но целилась она, - добавил юноша, - в меня. Лицо короля стало строгим. - И никто не попытался защитить тебя? - Мой дядя пытался, мой оруженосец тоже. Но им помешали. Устарей погиб. Я остался жив. - И ты уехал. - Прежде чем из-за меня погибнут другие. Пока еще не время объяснять жителям Окраин их религиозные заблуждения. Король склонил голову, словно внезапно почувствовал, что не в силах удерживать ее тяжесть. В глазах его стоял ужас - видение мертвого Мирейна с черным клинком в сердце. Мирейн встал напротив него на колени и положил ладони на колени старика. - Дедушка, - произнес он настойчиво. - Я жив и здоров. Смотри, я здесь, живой и не раненый. Я не мог бы умереть и оставить тебя одного. Клянусь рукой моего отца. - Рукой твоего отца. - Король поднял руку Мирейна, прикоснулся пальцем к золотому солнцу и коротко, болезненно улыбнулся. - Отправляйся в кровать, дитя мое. Похоже, ты нуждаешься в отдыхе. Мирейн помедлил, затем встал и поцеловал короля в лоб. - Спокойной ночи, дедушка. - Спокойной ночи, - ответил тот почти неслышно. Имин осторожно прикрыла за собой дверь. Спальня была слабо освещена, огонек ночника мерцал в потоках воздуха, отбрасывая на стены танцующие тени. Страж, парень из Имехена, встал на ее пути, выбравшись из своей ниши, глаза его сверкали, а весь облик был воплощением тревоги. Она пропела Слово, и он медленно отступил. Мирейн лежал в постели, но не спал. Он не шевельнулся, когда Имин подошла к нему. Он даже не взглянул на нее. Ожерелье он снял и выглядел без него необычно: казался очень молодым и совсем беззащитным. Но она знала, что это иллюзия. Даже в моменты сильнейшего упадка Мирейн не ослаблял своей защиты. Ему нужно было только поднять руку. Он заговорил тихо, холодно, неприветливо: - Ты обладаешь великим мастерством обращаться с Голосом. - Иначе я не пела бы для короля. Тогда он перевел на нее взгляд. Возможно, это его развлекало. И совершенно определенно что-то не давало ему покоя. - Я не могу позволить себе настолько очароваться, - сказал он. - Даже когда я очень хочу этого. Женщина присела на кровать рядом с ним. - Ты уже испытал это? - Мое посвящение в жрецы было... затруднительно. Один из жрецов, молодой, сильный и нетерпеливый, предложил мериться силами. - Мирейн помолчал. Внезапный мрак в его глазах сменился нахлынувшим светом. - Он выжил. Излечился, после хорошего ухода. - А ты завоевал свое ожерелье. - Жрецы Аварьяна не могли отказать в нем его сыну. Даже если он не хотел подчиниться этой последней крупице его воли. Даже если он принес дыхание смерти. Даже если он не мог обуздать силу, которая таила в себе смертельную опасность для всех них. - Может быть, - сказала Имин, - сила имеет свои собственные законы, и твоя душа знает их лучше, чем разум. Ритуал с ожерельем был придуман для простых смертных, чтобы научить их покорности перед могуществом бога. А тебе, как его сыну, всего этого не требуется. - Мне это требуется как никому другому. Он был совершенно спокоен, но Имин начала понимать его. Этот мрак был гневом, и болью, и ненавистью к себе. А свет - пламенем Солнца, отчаянно стремившимся вырваться на свободу. - Скажи мне, - попросила она нежно, но твердо. - Скажи мне то, что ты скрываешь от короля. Глаза Мирейна померкли. - Что мне скрывать? Внезапно ее терпению пришел конец. - Мы что, должны играть тут в "веришь - не веришь" словно дети? Король мирится с этим, желая , облегчить твою боль. Я же не такая стеснительная. Ты оставил Умиджан, потому что Моранден пытался убить тебя. Так или нет? - Нет. Не Моранден, а Устарей посредством своей родственницы, жрицы Темной богини. Моранден старался как мог помочь мне. - Но этого было недостаточно. - И все же больше, чем ему было необходимо. - И это уязвляет тебя. Внезапно Мирейн перекатился на живот. Покрывало соскользнуло; он не сделал усилия поправить его. Имин с удовольствием смотрела на его изящное тело с гладкой кожей. Увидев зажившие шрамы, она поняла, откуда они взялись, и не устояла перед искушением погладить легкой рукой его спину. Он вздрогнул, но голос его зазвучал ровно и уверенно. - Это радует меня. Моранден мог бы замыслить предательство, мог бы бросить мне вызов. Но когда дело дошло до края, он пришел мне на помощь. Он может стать моим союзником. - Но тогда почему ты покинул его? Почему ты не остался и не воспользовался этим преимуществом? Теперь он находится на Окраинах, среди своего собственного народа. Он забудет о союзе и будет помнить только о вражде, он добьется того, что его люди восстанут против тебя. Почему ты позволил ему предать тебя? Мирейн молниеносным движением повернулся, привстал и схватил ее за руку так, что она не могла высвободиться. Имин встретилась с его диким темным взглядом. Ноздри его раздувались, губы искривились. - Я ничего ему не позволял. Мне нечего было сказать по этому поводу. Меня предали, и эта сила явилась и сделала все так, как хотела. Она заманила Устарена на смерть. Она низвергла жрицу. Она швырнула Окраины в лицо Морандену, а меня отправила назад в эту мою конуру, где меня ждали спасение, тепло и полная безопасность. - Так же внезапно Мирейн отпустил ее руку, охваченный яростью и отчаянием. - Все это сделала сила, и теперь она спит. А я остался наедине с тем, что натворил. Убийство, безумие, трусость... - И мудрость, - перебила она его. - Да, мудрость. До этого я была не права; я просто не думала, что говорю. Конечно, раз твоя сила истощилась, лучшим выходом был отъезд, да и Моранден сейчас не восстанет против тебя. Он не восстанет. Он бросит тебе открытый вызов перед всем Яноном. Твоя сила многое знает, раз она направила тебя обратно к нам. - Моя сила сделала намного больше, чем просто защитила меня. Она убивала. А я... я ликовал. Я дал богине крови, и бог запылал во мне, и это было слаще вина, слаще меда, слаще даже, чем желание. - Его голос дрогнул на последнем слове; он свернулся калачиком, спрятав лицо в прядях распущенных волос, - И я хотел бы знать, певица, не являются ли все эти клятвы страшной ошибкой? Может быть, если бы... я... - Он рассмеялся. - Может быть, все очень просто и мне только нужно сделать то, что делает любой человек, когда чувствует в себе необходимость этого. Сила увидит, как это сладко, и забудет об удовольствии убивать. Ее глупый мозг пожелал узнать, не выпил ли он чересчур много вина. Но ее обоняние не могло уловить никакого запаха, кроме его собственного слабого, но отчетливого запаха мужчины: ее глаза видели, что взгляд его ясен, разве что чуть тревожен; ее сердце поняло, что он просто был самим собой. Рожденный от бога, зажженный от его пламени, отягощенный бременем судьбы и вынужденный следовать ей, Мирейн тем не менее оставался человеком - очень юным, почти мальчиком, но его заботы могли бы свалить с ног и зрелого мужчину. Мгновение пролетело, вспышка опасности померкла. Мирейн вытянулся на боку и укрылся, но не торопливо, не так, словно хотел что-либо скрыть. После этого он улыбнулся нежнейшей на свете улыбкой, и Имин была готова убить его, потому что теперь, когда он совладал с собой, он отнимал у нее всю ее возвышенную отстраненность. И сам не знал, что сделал. - Пой для меня, - сказал он по-детски простодушно. Она глубоко вздохнула и повиновалась. Она почувствовала, что он проник в ее разум, углубился в него, пустился по извилистым тропкам се мыслей. Его лицо выдавало яростный протест против жалости. Имин не чувствовала ничего похожего. Она наблюдала, как он начинает сердиться, как понимает, насколько это смешно, и как пытается скрыть веселье. Теперь он выглядел на свой истинный возраст. Прежде чем он успел рассмеяться, она помешала ему, приложив руку к его губам. Они были очень теплые. Имин осторожно отступила назад. Теперь его глаза снова принадлежали ему. Печаль и вина еще жили в них, гнев еще вернется, но великая буря миновала. Теперь он смотрел на нее, и для жреца Солнца, воспитанного в Хан-Гилене, взгляд его был на удивление бесстыден. Он даже не пытался скрыть возбуждения. - Тебе лучше уйти, - сказал он твердо, и его голос сорвался лишь на ничтожную долю. Имин не двинулась с места. - Не хочешь ли, чтобы я спела тебе на ночь? Он застыл, уязвленный. - Я что, похож на ребенка? - Ты очень похож на мужчину, принесшего клятву, от которой его могут освободить только смерть или трон; на мужчину, который совершил подвиги, достойные песни, и пострадал, совершая их, и начал творить мир. Ты будущий король, а я королевская певица. Я могу петь для тебя?
