В ушах пульсировала — беззвучно — песня, я слышал ее один раз — после Най от этой песни отпихивался, как мог.
Пускай никому слова не слышны,
Одно повторяешь ты:
"не будет времени тишины
И времени темноты!"
И если когда-нибудь на бетон
Слепящий прольется свет,
Ты скажешь —
Не сомневался, что Он
Есть,
И плевать на закон
Научный, где Его — нет
Может, и так. Я по-прежнему ничего не знаю. А кто знает? Даже Адамант, похоже, отнюдь не во всем уверен.
Скользя по трассам и облакам
(Кто — смерч, а кто — ветерок)
Братья птицам и дуракам,
Мы — дети Его дорог.
Пока не сломалось то, что внутри
(Как водится, только "вдруг")
Поддерживай сердцем, дыханьем ритм
Дышащего вокруг…
Я закрыл глаза.
Айшан вошел скоро, остановился у дверного косяка. Это я и с закрытыми глазами видел.
— Что же теперь… — он не договорил. Зачем?
Я кивнул, показывая, что жду разговора. Айшан спросил, не двигаясь с места:
— Тебе нужна помощь?
— Может быть. Но не от тебя.
Глядя, как сразу осунулось его лицо, поспешил исправить оплошность:
— Прости. Я не о том… Просто вы — никто — не поможете. То есть мне, Рыси — очень даже.
— Почему? Вы можете… недалеко от Колодцев есть домик. Хозяин его — мой хороший знакомый, и сам сейчас живет в другом месте. Ключи у меня есть. На какое-то время я сумею направить Службу не в ту сторону… вам хватит времени.
— Нет. Я не могу. Я правда не могу, совсем. Поезжай сам.
— Мики, я не могу уехать с ним вдвоем. Нас обоих сразу начнут искать. А доверить кому-то еще…
— Он выглядит хуже, чем себя чувствует, — уж в этом я был уверен. — Да ты и сам говорил. Пару дней, и он сможет скрываться самостоятельно. Ты только позаботься о нем эти пару дней, хорошо?
Айшан вертел в руке сушеную крабовою клешню, в задумчивости пытался отгрызть от нее кусочек. Прислушивался к звукам в соседней комнате — не слышал ничего. А я слышал — Най ровно дышит. Спит…
Ничего, он справится. Да и убивать его не собирались. Хотя нервы потрепали порядочно…
— А ты куда? — Айшан сжал в кулаке злополучную клешню.
— Разреши уж до конца ничего не говорить. Я больше не вернусь.
И едва не взвыл от такого обещания. А поздно, сам сказал… все правильно. Здесь я чересчур много натворил… на трассе, на той трассе мое место, как бы себя ни обманывал.
— Мики. Я твоих секретов не требую. Но завтра Най не поднимется, да и не отпущу. А через неделю самое большее мы оба — я и Рысь — окажемся там, откуда ты его вытащил.
Он не давил на психику. Он просто спокойно объяснял мне то, чего, думал, я не понимаю. Спокойно принял Натаниэля, оказал помощь и был готов к последствиям.
А ведь и правда, окажутся. Разве что Рысь вопреки всему встанет сегодня и успеет скрыться за пределами Лаверты…
Вот и весь мой героизм — "не приду больше!". Ну, я-то не приду, только как бы после обоих на трассе не встретить… Да нет же, с чего бы, даже войска еще не вводили, хоть к этому все идет. Нечего пугать себя, лезет в голову всякий бред…
— У меня нет никого больше… но я все равно пришел бы к тебе.
Он сказал тихо, обращаясь, кажется, к цветку герани, уж никак не ко мне:
— Какого лешего ты мне вообще доверяешь?
— Да прекрати ты, — я почувствовал усталость, будто натаскался мешков — усталость была почти приятна. Совсем человеческая, так я чувствовал себя в детстве, когда после работы на раскопе в Тара-Куино возвращался к нашей палатке… уютная усталость. Тогда вокруг находились только свои…
Я взглянул на Айшана — тот наконец отложил клешню, думал, уставившись в стену. А ведь он понимает больше, чем я. Куда больше знает о Службах. Пусть даже никто не убьет… но уж до такого состояния, в котором теперь Най — запросто. Состояние, когда жить неохота, да и незачем.
— Айшан.
— Мм?
— Только не задавай вопросов. Сейчас не важно… Не стоит за меня волноваться. Представь себе, что Микеле Сарина умер, разбившись на мотоцикле. А все остальное — это другой человек. Он едет, сам точно не зная, куда. И когда он проедет свой участок дороги, будет что-то еще.
— Будет? — он внимательно слушал, и цепкий взгляд журналиста. Леший… Айшан ведь мог бы понять и поверить. Это я ошибался. Но сейчас не ко времени. Надо было его убедить, пускай и наглым враньем.
— Когда трасса кончается, начинается грунтовка, или хоть поле. Нормально ехать нельзя, но идти — можно. — Я вспомнил про его дельтаплан, прибавил: — А лететь можно всегда…
Он улыбнулся, как раньше:
— Ну, попутного ветра!
Най очнулся ближе к вечеру. Я только начал всерьез волноваться, заново — до этого просто поверил Айшану.
"Все с ним будет в порядке", — убеждал он меня. "Клиническая смерть… ты уверен? Тогда Най перенес ее на диво легко. И откуда ты можешь знать? Ты, прости, все же не медик…"
Глаза Рыси были изумленными — кажется, он нас не сразу узнал. А потом — с ним возился Айшан, я только путался под ногами, едва не разбил стакан с водой и пузырек с успокоительным. Впрочем, оно не понадобилось…
Айшан держался на диво уверенно, ровно — я сейчас любовался им. И ведь почти слышал — звенит в нем напряженное ожидание, в каждой жилке — когда телефонная трель раздалась, беспомощно вскинулся, но улыбнулся тут же, ответил… Это оказалась сестра.
Завершив разговор, трубку на стол положил, помедлил, будто хотел спрятать подальше.
Най ничего не заметил, он даже не понял, как очутился здесь. Если друзья рядом, значит, все в порядке — примерно так…
— Ничего, это шок, — шепнул мне Айшан. — Пройдет…
Но кое-что Натаниэль все-таки помнил.
— Мики…
— Да?
— Давай извинюсь, что ли… Я тут подумал — а какого рожна тебе приходилось все это выслушивать? Там, у меня дома?
Трудно ему было разговаривать, но высказаться тянуло. Айшан попытался было остановить, но я потянул за рукав — не мешай. Мне было важно услышать…
— Было у меня время подумать. Там-то, в камере, хочешь вой, хочешь ной, никому это не интересно… — Он перевел дыхание и сообщил: — Я песни хочу записать… Пока валялся там, плевал в потолок, типа, и думал — вот сейчас он на голову рухнет, или просто пришибут меня там, и — ничего. Ничего не останется. Мне слава не нужна, но ведь я жил! Живу, то есть… Знаешь, там стены вроде обыкновенные, а из тебя все соки вытягивают. Человек-шестеренка, выпал — заменили на другую, никто и не заметил. Я не только сам так не хочу, я и другим… Может, хоть кому-то нужно то, что делаю. Страшно чувствовать себя винтиком… не хочу.
