— И сейчас ты кидаешься в другую крайность.
— Имею право. У меня свободная воля, — вяло огрызнулся я. Понимая, что Адамант говорит нечто, очень близкое к истине… Я внезапно совсем успокоился. — Пойми все же меня. Пленка сделала так, что теперь мы — единое целое. Когда рождаются сросшиеся близнецы, и врачи бессильны, близнецы вместе живут, и им остается умирать вместе. Я не стану спасать свою жизнь за счет другого существа, разумного и принесшего много пользы не только мне одному. Нечестно. Ты понимаешь?
— Я понимаю. — Прищурясь, он смотрел на Ромашку. — Думай.
— А… — я понял, что всё-таки согласия не ожидал. Хотел, чтобы поуговаривали? Нет… просто как-то так сразу…
Вспыхнули фары Ромашки. Оранжево-золотые, замерцали, отсчитывая секунды. Я хотел попросить Адаманта — прекрати это… потом передумал. Он не из тех, что устраивают психические атаки. Значит, так нужно. А Ромашка все равно мой. Уж как-нибудь перенесу.
Поэтому я сначала зажмурился, а потом открыл глаза и смотрел. Потом фары перестали мигать, и я повел взглядом по сторонам — радужные зайчики прыгают, и ничего толком не разглядеть. Жаль… даже в мокрой дороге и сухих чахлых кустиках есть что-то родное. С чем можно проститься… хватит.
Я вернулся в домик и сел, ноги отказывали. И Адамант сел напротив. Молчали мы долго, будто перед дальней дорогой. Адамант ждал, я не мог понять, о чем он думает.
— Вот еще что… — почувствовал себя глупо, но решил договаривать, раз уж раскрыл рот. — Я сам выбрал, но всё же — не мог бы ты кое-что сделать, если я попрошу?
— Последнее желание? — мускул на его щеке дрогнул, но голос прозвучал вполне обычно, довольно-таки едко:
— Чего ты хочешь?
— Мороженого… — сам понял, насколько жалко прозвучала шутка. Кстати, мороженого и впрямь хотелось. Причуды Пленки?
— Помоги Айшану. Ты говорил о пропасти… так помоги. Он хороший товарищ… но ему самому не вырваться. Пусть его просто не трогают, ладно? С Наем они вместе сейчас, я верю, они справятся, но потом… ведь Службы обычно не отпускают своих, особенно тех, кто пошел против.
— Мики, он тоже выбирает сам.
— А он и выбрал… Или обязательно лезть под пули, чтобы освободиться?
Адамант долго молчал. Послышалось тиканье часов — я даже оглянулся.
Потом он сказал:
— Хорошо.
Я помялся немного, потом спросил:
— Адамант… Что со мной было бы… там?
— А что будет, не хочешь знать? Каково то, что ты выбрал, на самом деле?
— Не хочу. Смерти я не боюсь. Глупо — после всего…
— Боишься, — очень мягко и очень по-человечески сказал Адамант.
Он никогда не прикасался ко мне. А сейчас обнял. Запах тоже был — человеческий. Немного сырой плащ… снаружи-то морось.
Зарыться лицом и не двигаться, будто рядом с отцом — настоящим, которого я узнать не успел.
* * *
Трасса
Мики не произнес больше ни звука. Больше всего походил на испуганного щенка, не знающего, погладят или ударят.
— Я уважаю твой выбор, — сказал Адамант.
Они вышли наружу — Мики невольно прищурился. По-прежнему сыро, только белесое небо яркое очень. Отвык тут, на трассе, от подобного.
Пленка что-то подозревала, или, скорее, чувствовала. Не шевелилась — как бы она могла? — но вся напряглась, больно было двинуться. Мышцы — каменные будто. Казалось, еще немного, и кровь застынет.
Мики зашипел невольно, сквозь зубы — неприятно до жути… впервые ощутил, что его тело делит с ним самим иное существо, непонятное. Но оно в своем праве, что пытается противостоять неизбежному. А сам бы — не защищался? Как в подворотне на "волчат" напоролся, так сразу хорошим мальчиком перестал быть…
— Да не тяни ты… — это к Адаманту. Несправедливое — только выйти успели.
— Поспешишь — людей насмешишь. Не смотри.
Мики закрыл глаза, не видел — может быть, Адамант поднял руки и из ладоней вылетела голубая молния, а может, ничего не было. И рук никто не поднимал, и вообще — никаких эффектных жестов, сияний, или прочей атрибутики "потустороннего".
Рывок ощутил — будто под наркозом выдрали зуб.
И слабость — ему показалось, что вместо тела осталась одна оболочка. Даже стона не получилось. Упав на колено, уперся ладонями в бетон трассы. Отнял одну ладонь, пытаясь оттолкнуться и встать. Стыдно было — так показать беспомощность свою. И больше всего не хотелось, чтобы Адамант принял это за согласие пойти-таки с ним.
— Не вставай, — услышал ровный прохладный голос. — Не двигайся.
Мики ощутил облегчение — Адамант сдержит слово.
Кивнул, и замер. Это в детских фантазиях умирать надо обязательно стоя, глядя смерти в лицо. А здесь нет врагов, да и со смертью он успел сродниться.
Хоть и ждал, небытие пришло все-таки неожиданно и настолько быстро, что понять ничего не успел.
* * *
Новости от газеты "Городской обозреватель"
В ночь с 29 на 30 апреля в Лаверте и пригороде обстановка была относительно спокойной. Зафиксированы три хулиганских нападения, пострадала машина следователя окружного суда — в нее бросили бутылку с горючей смесью.
Один человек доставлен в клинику с черепно-мозговой травмой. Он был обнаружен патрулем возле фонтана Аста-Уэно. В сознание не приходил и никаких подробностей сообщить не может.
30 апреля в здании городской Ратуши прошла встреча глав администрации Лаверты с полномочными представителями Пламенной и округа Юта. Рассмотрено предложение о добровольном вхождении Лаверты в состав одного из округов.
Адамант стоял один на шоссе, поглубже в карманы спрятав плотно сжатые кулаки. Снегопад сначала усилился, затем резко прекратился — снежинки, ровным слоем лежащие на светлом плаще, не таяли.
Неподалеку от трассы отходила неширокая грунтовая дорога, и на ней снега не было — по обочинам ее росла невысокая ломкая трава, тронутая морозом.
Адамант смотрел прямо перед собой, туда, где шоссе сливалось с туманом. Ему не понадобилось идти, чтобы оказаться здесь… и чтобы перенести сюда Мики. Тот лежал на асфальте — сразу став хрупким, чуть не бесплотным.
Адамант стоял долго; наконец, с усилием стряхнув с себя оцепенение, повернулся к лежащему — отводя взгляд. Поднял юношу, осторожно, будто и впрямь изделие из стекла — и без малейшего напряжения.
Кусты рядом зашевелились, на Адаманта уставилась вереница блестящих черно-желтых глаз. Зверьки выходили на дорогу, садились друг подле друга, загородив ему путь.
