Еще прошел по следу стрелка. Тот, как расстрелял засаду, дальше, куда намеривался не пошел, а развернулся назад, прошел по своему следу и свернул в обход. Еще по следу можно было понять, что груз на себе нес порядочный, характерно пятка продавливалась. Может, потому и не стал нагибаться, собирать дорогие гильзы, что груз дороже? Было любопытно пройти по следу и пощупать богатенького, но отчего-то не хотелось. Уже есть такие, что пощупали, даже здесь пованивает, словно запах вниз спускается. Этот по лесу идет - следа не прячет, сразу видно. Думалось, что если по его следу пройти, хоть в какую сторону, а опять трупы будут. Зачем собственные добавлять? Незнакомец? И что, незнакомец? Такое бывает в местах отдаленных. Здесь всякое бывает. Пересекли след друг друга, не зацепились интересы, ну, значит, так тому и быть.
Первое дело - эроплан. А вот если он у эроплана наследил, взял чужое, тогда другое дело. Тогда надо обмозговать…
И Бригадир опять поднялся на горку: вынюхать живого и металл, ведь чуял же, что был где-то этот живой, пахнущий страхом среди металла…
Валялся человек. Хорошее не валяется. Потом разглядели, что двое их, а потом забыли про них надолго - люди, даже в лесу, не редкость. Иное все мысли отняло, потому как сообразили, что То, что вокруг них блестит, не роса вовсе.
Бывают такие случаи, до старости рассказывать не надоест, а остальным слушать. На всякий такой рассказ полная хрычевня набивается, спорить народишко начинает - правда или нет?
Бригадир понял - сейчас тот самый случай. Такое только раз в жизни бывает, когда смотришь и сам себе не поверишь. Когда сообразил, что это невероятное зрелище не морок, сразу скомандовал всем задрать кверху руки и сгрудиться в кучу. Жваху навел, чтобы понимали - если что - шмальнет, перемелет. Послушались безропотно, потому как от зрелища словно чумные, почти каждый тут открыл от изумления, чтобы закрыть не скоро.
На полянке спали двое, один широко распластавшись, по-хозяйски, кулак под голову, второй свернувшись калачиком. На первый момент показалось, роса так под ними серебрит. А потом пришло понимание, что это серебряные чешуйки - сторублевики рассыпаны - по всей поляне, но гуще всего там, где спали. Интересно, какие сны снятся на серебре? Бригадир все разом и позавидовал, и озаботился, понял - почему эти двое живы и чуточку расстроился, что пошел на это дело с такой большой бригадой, можно было и втрое, а то и вчетверо меньшей, успел мимоходом, но мелко, пожалеть спасшихся - потому как свидетели никому не нужны. Но больше всего думал - что делать сейчас. Очень неуютное положение. Когда еще собственная бригада от зрелища остынет и в соображение войдет!
Чтобы командовать громкого голоса не надо, надо внушительный, и тут даже шепотом можно внушать. Главное побольше подтекстов - от бархатных, до зубовноскрежетных. Пусть каждый себе сам подбирает. Внушил, что все это их, и дележ будет справедливый. Для дележа надо все собрать, а чтобы собрать - карманы всем зашить и рты зашить, потому как всегда найдутся любители проглотить чешуйку, некогда ждать, пока само выйдет, вскрывать брюхи приедтся при малейшем подозрении. Потому он, Бригадир, так постанавляет: двое сейчас догола раздеваются, берут мешок кожаный и в него все обирают. Причем один обирает, второй двумя руками мешок держит, а все остальные во все глаза смотрят, чтобы к рукам или какому другому месту у них ничего не прилипло. Но все стоят там, гле сейчас, не двигаются не разбредаются, чтобы не виноватить потом никого. Еще, чтобы те два обиральщика каждую чешуйку вслух отсчитывали - потому грамотных надо. Несколько тут же вызвалось, и Бригадир выбрал тех у кого глаза не такие хитрые.
Говорил, но пока исполняли, жваху не опускал. Хоть и однозарядка, но, если шмальнуть - большая частью убудет - она широко берет. Настроена на площадь, сперва охватит, потом стянет как бы сеткой и зажует - фарш от всех будет неприглядный. Одна беда - одноразовая штуковина. Уже не перезарядишь - выбрасывай. Зато сразу видно, использованная или нет. У Бригадира - снаряженная…
Еще не собрано было основное, то, что на виду, а только что налитые кровью, готовые вцепиться, поостыли, опомнились - сообразили, всем хватит. Со счетом светлели лица. Один обирал, бросал по одной чешуйке в мешок и громко считал - чтобы все слышали. Второй кивал, соглашался, а на круглых цифрах вслух подтверждал, что нет никакого передергивания в ту или иную сторону. Впрочем, все и сами видели, шептались:
– Хорошие чешуйки. Не щербатые
– Восьмьсот срок две - это сколько?
– Это много - это все еще умножай на десять, потому как здесь каждая чешуйка - десятирублевик
– Как много?
– Заткнись, дай послушать - сладко считают.
Каждый так думал: чуток своего, чуток от разного чужого, глядишь, и собственный дом-дворик выстроился. Некоторые и выстраивали. Но это какие хоромы можно отбацать?
– Тыща! - объявил один из сборщиков.
– Подтверждаю - согласился второй.
Надолго умолкли, не всяк про такие цифры слыхал. Так и стояли молча, пока сборщик опять не объявил:
– Полторы тыщи!
Тогда оживились.
– Еще много? Или уже больше, чем много?
– Больше! Много больше! Ты заткнешь, наконец?
– Две тыщи!
Кто-то ахнул, вроде бы нашелся и такой, что в обморок сполз.
– А теперь? Много большего или еще нет?
– Теперь - до хера. А больше, чем "до хера", на свете не бывает.
Оказалось, что бывает…
Когда обирали еще первую сотню, спящие проснулись. Бригадир подумал, что если бы не вслух считали, то едва не всю поляну обобрать успели бы, а эти двое, как дрыхли, так бы и дрыхли. Понятно, ночью им кто-то спать не давал (ночь безлунной была - тут и себя испугаешься), а днем, когда чешуйки на свету блестят, да известно, что никакая нежить и близко к деньгам не подойдет - такое их свойство - отчего бы не выспаться? рывком сел и за ствол схватился. Лучше бы он это не делал, потому как народ стоял по дурному счастливому случаю очень нервный, думается, вряд ли кому приходилось видеть в ответ столько самых разных стволов. И глаз смотрящих. Руку разжал едва ли не быстрее, чем рукоять ухватил - пукалка его на траву упала. Бригадир дождался, пока собиратели чешуйки вокруг оберут, да босой ногой ему ствол отбросят. Медленно нагнулся и двумя пальцами поднял, во все стороны повернул, чтобы все видели - ни к пукалке, ни к его пальцам чешуйки не прилипли.
Сейчас все аккуратно надо, чтобы двусмыслиц не возникло. Чтобы потом, уже в Городе, с самых пьяных глаз никому в голову не пришло обвиноватить.
Зубами скрипел только тот, что за ствол ухватился сразу же, еще толком глаз не открыв, но тут же, глаза разув полностью, уронил характер на траву - рассмотрел, стволов поднялось столько, что только от намека на укус фарш сделают. А второй словно и не сообразил, не заметил, что ему тут в любой момент случиться может - улыбался во весь свое немаленький ротик, хлопал удивленными глазами. И увидели, что связан хитро: одной рукой за пояс первому, второй к собственному, уже наглухо, чтобы не шевельнуть, еще и ноги - так, чтобы ходить можно было, а бежать нет. А путы эти тонкие, прозрачные, еще и бирки на них, что Метропольский это личный государственный арестант. А Бригадир заметил интересное, что под волосами арестанта в висок камешек заплавлен - радужный, вроде малюсенького глазика каменистой ящерицы. Подошел, за голову ухватил и повернул туда и сюда, на обратной стороне такой блестючки не оказалось. И в голове по ту сторону даже выемки нет, височная кость чистая. Понятно, что на второй стороне не выпал, не утерян, а и изначально так было. А голова у арестанта большая - умная. Только держится неумно. Или наоборот - умно? Так, как надо к этому случаю? Понравиться хочет?
