— А врешь ты, Скорфани! Никакой ты к черту не поляк! И вообще, пошто сапоги спер?
Слова Фухе произвели впечатление взорвавшейся бомбы.
— Чего? — на мгновение растерялся Скорфани, но затем взревел: — У, таузенд тойфель, то есть матка боска! Бей его, ребята!
Поток его красноречия, однако, тут же иссяк: прямо в лоб бравому террористу-альпинисту глядело дуло «Смит и Вессона».
— Ну ты, дурак, — наконец промолвил Скорфани, — мотай отсюда, мы тебя не тронем!
— Сапоги! — неумолимо произнес Фухе.
— Что сапоги? — не понял Скорфани.
— Сапоги снимай!
— Грабеж! — начал было Скорфани, но, повинуясь движениям револьвера, тут же подчинился.
— Вот и ладушки, — подытожил Фердинанд, беря сапоги. — Посмотрим-ка, те ли это?
Он нагнулся, чтобы лучше разглядеть приобретение, но тут же понял, что зря сделал это. Сильным ударом босой пятки Скорфани выбил револьвер из рук инспектора. Грозное оружие отлетело в сторону, и им завладел один из типов в конфедератке.
— Давно бы так, — удовлетворенно произнес Скорфани. — Вяжи его, ребята!
— Ну вы! — гаркнул Фухе, отступая к канцелярскому столу, стоявшему у окна. — Не сметь! Я дзюдо изучал!
— Вяжи, вяжи! — продолжал Скорфани, и дьявольский огонек загорелся в его глазах. — Мы тебя, сопляк, доставим в лучшем виде в наш бункер, где тебе такие сапожки выдадим — испанские — губки обкусаешь, паскуда!
Типы в конфедератках окружили Фухе плотным кольцом. Спасения не было. Рука инспектора лихорадочно шарила по столу и вдруг нащупала нечто тяжелое и холодное на ощупь.
«Кажись, пресс-папье», — успел подумать Фухе, но выбора не было; инспектор взмахнул канцпринадлежностью и обрушил ее на череп одного из мерзавцев, уже протянувшего свою лапищу к Фердинанду. Тот рухнул на пол, даже не пикнув.
— Ага! — взревел Фухе громовым голосом. — Получили?
Следующие несколько ударов уложили еще троих налетчиков, остальные поспешили отскочить.
— Вы чего? — орал Скорфани. — Хватайте его, швайнехунды!
Его подчиненные, однако, не торопились вновь попасть под удары смертоносного орудия. Воспользовавшись этим, Фухе метнул пресс-папье в Скорфани и выскочил в открытое окно, прихватив с собой боевой трофей пару сапог.
Вечер Фухе провел в каком-то заброшенном сарае на окраине города. С наступлением темноты он выбрался из своего убежища и, прижимаясь к темным углам, направился на аэродром. Пройдя около половины пути, он поневоле задержался: на небольшой площади толпа, собравшаяся у репродуктора, привлекла его внимание. Инспектор прислушался:
— В нарушение международных норм… — доносилось до него… Бандитское нападение на радиостанцию в Гляйвице… акт разбоя… пострадали невинные граждане, в том числе чемпион Германии по альпинизму Отто Скорфани… правительство рейха… войну…
Толпа взревела, и Фухе не смог дослушать остального. Воспользовавшись темнотой, он поспешил скрыться.
«Война, надо же! — думал он, прижимая к груди сапоги и старательно обходя освещенные места. — А с кем? Господи, неужели из-за меня Германия объявила нам войну? Вот так съездил! Теперь меня, наверно, понизят в звании… нет, оштрафуют… нет, наверно, повесят… А это значит…»
Что это значит, инспектор так и не успел сообразить. Чья-то сильная рука схватила его за ворот и впихнула в подворотню. Удар ноги — и Фухе очутился в подвале. Дверь хлопнула, заскрежетал засов, и тут же ярко вспыхнул электрический свет.
— Попался, скотина! — прогремел грозный голос. Фухе поднял глаза и узнал Акселя Конга.
— Убегаешь, значит, — гремел далее Конг. — Кашу заварил, войну начал, а теперь — в кусты?! Ах ты, поплавок! Да я тебя!!!
— Господин Конг… — начал Фухе.
— Что «господин Конг»? Зачем тебя посылали? Войны мировые начинать? Зачем, говори?
— За с-сапогами…
— И где же сапоги, шнурок ты этакий?!
— Вот! — робко, но не без некоторой гордости сказал Фухе, протягивая грозному Конгу свой трофей.
— И вправду сапоги! — удивился тот.
— Конечно, господин Конг, — продолжал Фухе, постепенно приходя в себя. — Все, как есть, исполнено. А насчет войн мировых, так тут уговора не было!
— Н-да, — заявил Конг после недолгого молчания, — все же ты дурак!
— Почему? — обиделся Фухе.
— А потому. Сапоги-то не те!
— Как не те? — пробормотал бедняга Фухе. — Да ведь, да ведь… с него же снял… никакой ошибки…
— Ты читать умеешь? — грозно спросил Конг и поднес сапоги под самый нос инспектору.
— Н-немного, — честно признался Фухе, — если буквы печатные…
— Ну так читай, — распорядился Конг, показывая инспектору фабричное клеймо, — здесь как раз печатные.
— «Завод Ольшовского», — с трудом разобрал Фухе, — «Быгдощь»… Господи! Ну конечно! Они же в польское были переодеты! Как же я сразу-то не сообразил… Ведь хотел проверить, хотел…
Бедный Фердинанд чуть не плакал, сообразив, что все его подвиги пропали впустую.
— В польское? Ну-ка, объясни! — потребовал Конг.
Фухе, как мог, изложил все им виденное.
— Н-да, — заявил Конг. — Ай да провокаторы! Выходит, поплавок, вся их подготовка была не против нас, а против поляков…
— Господин Конг, — решился спросить Фухе, — почему вы меня все время поплавком называете?
— Тебе что, так интересно?
— Обидно!
— Ха! Ему обидно! Оружие казенное терять — не обидно! Мировую войну начинать — не обидно!
— Так войну — это же не я! Это Скорфани!
— А ты сможешь это доказать? Сапоги — и те польские! А что, если этот Скорфани заявит, что наша великая, хотя и нейтральная держава помогала полякам при нападении на Гляйвиц? А?!
— Господин Конг… — произнес Фухе самым безнадежным тоном. Крыть было нечем.
— То-то, — наставительно заметил Конг. — Наломал дров, шкет, так лучше молчи. А насчет поплавка — тут дело такое: наш генштаб узнал, что Скорфани, гостивший у нас — немецкий террорист. Естественно, возникло опасение, что гансы готовят против нас войну. Решили это проверить, для чего и задумали операцию «Поплавок». Знаешь, когда рыбу ловят, поплавок дергается и показывает клев. Так и ты — тебя приставили к Скорфани, выдумав про него невесть что, а я должен был следить за тобой. Нас интересовала реакция Скорфани — что бы он сделал с тобой: убил бы, превратил бы в мишень в своем тире или просто накостылял бы по шее. Уразумел?
— Значит, он не крал этих сапог? — ужаснулся Фухе.
— А я почем знаю? — удивился Конг. — Может, и вправду спер их по пьяному делу. Сапоги — это только предлог, разве неясно, олух?
