Когда Хорис Антик ворвался в столовую, изрыгая гневные слова, капитан «Гордости Родии» ответил с обезоруживающим дружелюбием. Он отодвинул стоявший рядом стул и предложил «Серому» сесть.
— Что ж, просветите нас, старина! Наверно, вы говорите об этих мертвых древних машинах, которые крутятся у нас под боком? Можете быть уверены, я о них не забыл.
Гэри с трудом скрыл улыбку, восхищенный тем, как Мейсерд разрядил напряжение. Аристократы тоже были мастерами своего дела. Помимо бесконечной «Большой Игры» феодальных кланов и придворных интриг, они руководили галактической системой благотворительности, следя за тем, чтобы ни один подданный бюрократическо-демократической Империи не остался без пособия. Согласно благородным принципам руэллианизма, лорд или леди каждого городка, графства, планеты или сектора должны были способствовать тому, чтобы все ощущали себя гражданами единого государства. Эта традиция сохранялась столько лет, что каждый аристократ источал любезность с естественностью зеленого растения, выделяющего кислород.
До тех пор, пока вы не становились его врагом. Гэри хорошо усвоил этот урок, вращаясь в политическом омуте Трентора. Кроме того, он знал, что после падения Империи именно руэллианизм станет первой жертвой. Во всей Галактике будет восстановлен феодализм, одна из немногих главных психоисторических формаций. И старые, и новые лордики бросят символические игры и быстро превратятся в мелких местных тиранов.
Учтивость Мейсерда слегка смягчила Антика. Бюрократ сел, схватил бокал, сделал несколько глотков, запивая очередную таблетку успокоительного, и со вздохом откинулся на спинку стула.
— Вы, Бирон, может, и помните об этом! Но наш друг профессор, кажется, совершенно забыл о том, что нас сюда привело. — «Серый» повернулся и посмотрел на Гэри. — Пахотные земли, Селдон! Мы шли по горячему следу. И готовы были вот-вот найти причину того, почему в прошлом столько миров было ободрано и перемешано. Почему скалы распылили и превратили в богатый чернозем! Я…
Хориса заставил прерваться громкий стон:
— Ох!
Гэри обернулся к Джени Кьюсет, все еще одетой в больничный халат. Девушка схватилась за голову и снова застонала. Ее лицо сморщилось от невыносимой боли.
— Как ты себя чувствуешь, милая? — участливо спросила Сибил, когда приступ немного прошел.
Джени храбро сделала вид, что ничего не случилось, и сделала глоток воды из хрустального бокала, держа его обеими трясущимися руками.
— Вдруг скрутило… Один из тех приступов боли, которые иногда бывают в моем возрасте после лихорадки. Вы все сами знаете, что это такое.
Со стороны Джени это был очень учтивый жест — особенно учитывая, как ей было больно. Конечно, Антик и Керс едва ли страдали подобной юношеской болезнью. Как, по всей вероятности, и Мейсерд. Подавляющее большинство жертв лихорадки впоследствии становились либо меритократами, либо эксцентриками.
Однако и Сибил и Горнон прекрасно знали, что сейчас испытывает Джени. Оба уставились на Хориса Антика.
— Послушайте, неужели обязательно изрыгать непристойности в присутствии бедного ребенка? Тем более за едой!
Сконфуженный «Серый» часто замигал.
— Я говорил только о том, что мы можем узнать, почему миллионы планет почти одновременно обзавелись плодородной почвой…
Джени испустила пронзительный крик, схватилась руками за голову и чуть не опрокинула стул. Сибил быстро сделала ей укол, а потом попросила Керса Кантуна помочь ей отвести девушку в лазарет. Перед уходом женщина с Ктлины пронзила испепеляющим взглядом Хориса, который делал вид, что не понимает случившегося.
«Может, действительно не понимает», — великодушно подумал Гэри. Едва ли Антику доводилось часто сталкиваться с подростками. Взрослые люди, даже меритократы, перенесшие в юности острую мозговую горячку, стремились поскорее забыть о том, каким сильным табу были для них некоторые слова и темы. Правда, такая реакция постепенно исчезала. К тридцати годам большинство просто считали разговоры о «грязи» и других низменных вещах дурным тоном.
— Тяжелый случай, — сочувственно сказал Мейсерд. — Мне редко доводилось видеть такие боли. Надо было бы отправить ее в больницу.
— От мозговой горячки не умирают, — пробормотал Хорис Антик.
Горнон Влимт посмотрел на него поверх бокала.
— В самом деле? Может быть, в Империи и не умирают. Но на Ктлине после начала ренессанса она стала главным убийцей. Правда, все наши усилия обнаружить ее возбудителя оказались тщетными.
— Вы считаете, что она вызывается микробами? — спросил Мейсерд. — Но, по общему мнению, этот синдром существует с начала веков. Всегда считалось, что его причина чисто внутренняя. Плата за высокий интеллект.
Влимт горько рассмеялся.
— Чушь! Еще один способ угнетения большинства представителей человеческой расы! Неужели вы не замечали, что у вельмож горячки почти не бывает? Но не волнуйтесь, аристократишка. В конце концов мы найдем средство и победим эту болезнь, как и все другие средства подавления, изобретенные господствующим классом!
Гэри не нравилось направление, которое принял разговор. До сих пор ему удавалось отвлекать внимание спорящих от роботов, пользуясь тем, что искусственный разум попал в перечень тем, на которые было наложено мощное внутреннее табу. Сейчас нужно было замять спор о лихорадке.
«Неплохо бы мне самому поразмыслить над этим», — подумал он. Где-то в подсознании копошилась мысль… превращавшаяся в математические символы… и готовая занять пустующую нишу в уравнениях. Но сознание Гэри оставалось свободным для занятий практической дипломатией.
— Теперь, когда Джени ушла, я с удовольствием выслушаю то, что собирался нам рассказать Хорис. Что-то о благословенной грязи, в которую наши добрые фермеры сажают семена на миллионах миров. Эта богатая почва откуда-то взялась, верно, Хорис? Перед приходом колонистов большинство планет имело лишь примитивные морские живые организмы. Значит, вы намекаете на то, что эта прекрасная грязь была кем-то создана специально?
Горнон Влимт вскочил так быстро, что опрокинул стул.
— Вы невыносимы! Мы могли бы говорить о высоких материях и великом искусстве, а вас интересует только…
Он не смог заставить себя закончить фразу. Изрядно выпивший эксцентрик с Ктлины удалился нетвердой походкой. Внимать теории Антика остались лишь Мейсерд, Гэри и Морс Планш. Когда Горнон удалился, облегченно вздохнул даже последний.
