Розалинда — с некоторым сомнением:
— Дэвид? Ты здесь?
— Да, поднимайтесь!
И вот женская фигурка возникла в отверстии, за ней вторая, поменьше, вот и третья. Вход завесили, зажгли свечи.
Розалинда и Петра молча, с ужасом смотрели на Софи, а та спокойно зачерпнула в плошку воды и стала отмывать нож.
Девушки с любопытством и подозрением рассматривал друг друга. Софи оглядела Розалинду, ее красновато-коричневое платье с нашитым коричневым крестом, кожаные башмаки. Она посмотрела на свои мягкие мокасины, короткую оборванную юбку. Тут она заметила, что на лифе у не появились пятна, которых раньше не было, без тени смущения сдернула с себя одежду и принялась замывать в холодной воде.
— Тебе надо отпороть крест, — сказала она Розалинде, да и у нее тоже. Мы, женщины Окраин, его не носим — нас-то он не защитил… Да и мужчины этого не любят… Держи! — Софи выдернула из ниши нож поменьше и протянула Розалинде.
Розалинда робко взяла нож в руки, посмотрела на крест — она ведь никогда не носила платьев без такой нашивки.
— У меня тоже когда-то был крест, и он мне ничуть не помог, — сказала Софи.
Все еще сомневаясь, Розалинда обернулась ко мне, но я кивнул:
— Они не любят напоминаний об истинном облике, это опасно.
— Да, — добавила Софи, — во-первых, вы тотчас выделяетесь, во-вторых, словно вызов бросаете.
Розалинда с неохотой принялась отпарывать крест.
Я спросил Софи:
— Что теперь? Не лучше ли нам убраться подальше, пока не хватились?
Софи, продолжая оттирать пятна, покачала головой:
— Нет. Его могут найти в любой момент и сразу кинутся на поиски. Решат, что это ты его убил, что вы сбежали в лес. Они же не станут искать вас тут — а уж вокруг все перетрясут.
— Ты считаешь, нам лучше оставаться в пещере?
— Дня два-три. Потом, когда поиски прекратятся, я вас выведу.
Розалинда внимательно всмотрелась в нее:
— Почему ты это делаешь?
Я объяснил ей — конечно, не вслух, но Розалинда не успокоилась. Они с Софи продолжали изучать друг друга, как вдруг Софи бросила свой лиф в воду, встала, наклонилась к Розалинде, так что темные волосы упали на ее обнаженную грудь, и злобно прошипела:
— Оставь меня в покое, и будь ты проклята! Розалинда напряглась, готовая к нападению, а я уже собрался прыгнуть между ними. Несколько минут они не двигались, потом что-то переменилось — напряжение спало. Ненависть ушла из глаз Софи, но она не шевельнулась. Лишь губы у нее задрожали, и она снова горько повторила:
— Будь ты проклята! Ну, смейся надо мной, и будь проклято твое прекрасное лицо! Смейся надо мной, потому что я люблю его, да толку-то? Боже мой, что толку? Если бы даже ты тут не появилась, что ему с меня толку?!
Она прижала кулаки к лицу, постояла так, вся дрожа, и кинулась ничком на свой лежак.
Мы беспомощно смотрели на нее. Один мокасин свалился с ноги, и я увидел знакомые шесть пальцев.
Розалинда с раскаянием и тревогой глянула на меня собралась встать, но я помотал головой. В пещере слышались лишь всхлипы Софи да бесконечное «кап-кап».
Петра выжидающе уставилась на нас, потом перевел взгляд на Софи, снова на нас. Мы не шелохнулись. Петра видно, решила, что надо брать дело в свои руки. Она подобралась к лежаку, положила ручку на темные волосы тихо попросил?:
— Не плачь, ну, пожалуйста, не плачь!
Софи резко затихла. Потом, не поворачиваясь, вытянул руку, обняла Петру за плечи. Она еще плакала, но куда тише. Наши сердца сжимались от бессильной жалости о ней.
Спал я на жёстком холодном полу и проснулся с больше неохотой — меня настойчиво звал Майкл:
— Ты что, решил проваляться весь день?
— Который час?
— Около восьми, наверное. Светать начало часа три назад, и у нас уже была схватка.
— Что случилось?
— Мы заметили засаду, выслали вперед небольшой от ряд. Он столкнулся с их отрядом, шедшим вслед за засадой Они решили, что напали на наши основные силы, и кинулись в бой. Ранили двух-трех наших.
— Так вы уже близко?
— Да, похоже.
Ничего хорошего, подумал я. Мы ведь не могли вылезти из пещеры при свете. С другой стороны, если мы останемся здесь, а они захватят все селение, то нас сразу обнаружат.
— А как там друзья Петры? Думаешь, мы можем на них рассчитывать? — спросил Майкл.
— Безусловно, — холодно отозвалась женщина.
— У вас ничего не изменилось?
— Нет, еще часов восемь, восемь с половиной — и мы до вас доберемся. Холодность исчезла из ее мыслей, появилось нечто вроде благоговейного ужаса. Жуткая страна. Мы видели Плохие Края, но никто из нас и представить себе не мог… Сейчас летим над землей, похожей на спекшееся черное стекло. Ничего живого, лишь черное стекло, будто океан застывших черных чернил… Потом пояс плохих земель — и снова чернота. Что они тут делали, что такое сумели натворить, как возникло столь жуткое место?!
Теперь понятно, почему наш народ сюда не стремился. Словно с края света попадаешь прямо в ад… ни надежды, ни жизни… Но почему? Почему? Мы знаем, они были как дети, получившие вдруг мощь и силу богов… И что же, все с ума посходили? Вместо гор — кучи головешек, вместо равнин — черное стекло… А ведь прошло уже столько веков! Жутко… безнадежно. Чудовищное безумие! Страшно представить себе целый народ, сошедший с ума… Не знай мы, что вы нас там ждете, уже развернулись бы и бежали обратно…
Но тут ее прервала Петра — мы все пошатнулись, такое горе она излучала. Мы не подозревали, что она не спит и прислушивается. Конечно, она расстроилась, уловив мысль о возвращении. Я утешил ее, и та женщина вновь смогла заговорить с нами — успокоить девочку. Петра затихла.
Майкл напомнил:
— Дэвид, как насчет Рейчел?
Припомнив его волнение минувшей ночью, я объяснил Петре, что надо сделать.
Петра помолчала, прислушиваясь к Рейчел, потом покачала головой:
— Про Марка она ничего не знает и чувствует себя совсем несчастной. Еще она спрашивает про Майкла.
— Передай ей, что и с ним, и с нами всё в порядке. Еще скажи, что мы ее любим и что она не должна бояться. Пусть постарается никому не выказывать своего беспокойства.
— Она все поняла. — Петра спросила меня вслух: — Дэвид, Рейчел боится, а еще она… она плачет внутри. Ей нужен Майкл.
— Это она тебе сказала? — спросил я.
— Нет, но у нее, там за мыслями, есть еще такие мысли, и я их слышу.
— Пожалуй, лучше будет, если мы никому ничего не скажем, — решил я. — Ведь никто из нас не слышит того, что у других за мыслями. Сделай вид, что ты их не заметила, ладно?
