Флибэти шмыгнул носом.
– Ну что, давайте отыщем номер, за который мы заплатили, и пора бы уже отключаться, в самом деле.
Он бодро пошел по коридору, заглядывая в каждую дверь. Рю услышал за спиной стук и обернулся – его учитель разлегся на единственной уцелевшей полке огромного шкафа и выбивал свою трубку.
– Тоже пришел поторопить?
Старик с юношеской гибкостью спрыгнул на пол и взял реконструктора за руку, словно прощупывал пульс. Рю почувствовал прикосновение его сухих прохладных пальцев – в следующую секунду они погрузились в его запястье и вытащили полупрозрачную молекулу, для наглядности раздутую до размеров среднего воробья. Рю вздохнул. Фенилэтиламин.
– Не помнишь, на что мы спорили?
Старик смотрел вслед Нике, потом повернулся к Рю, подбрасывая молекулу на ладони. Тот пожал плечами.
– Это ничего не значит. Утром я ел шоколад...
– На счет три?
Они сидели на огромной кровати, предусмотрительно стянув с нее полуистлевшее покрывало, покрытое слоем отвалившейся штукатурки. Стоило Рю и Флибу кивнуть, Ника громко крикнула «три», и они отключили свои терминалы. Рю показалось, что на него упал тяжелый пыльный занавес.
Исчезла сеть, восприятие замедлилось, потеряв искусственные нейронные связи. Время, наоборот, пошло быстрее. Погас, как перегоревшая лампочка, человеческий океан, и с ним исчез шепот чужих сознаний. Измененное восприятие цветов сменилось естественной гаммой, словно кто-то стянул с глаз стерео-очки.
Исчезла дорисованная Рю вторая луна, опоясанная кольцами из попугаев, и аляповатый двадцатикилометровый Маяк Двух Капитанов, поставленный им на Монблане еще в детстве. Рю на секунду почувствовал себя замурованным в собственной черепной коробке, бесконечно одиноким, как единственный выживший после кораблекрушения.
– Вы... Вы здесь?
Флиб прочистил горло.
– А куда мы денемся?
Голос у Флиба был нормальным – не ошарашенным и не дрожащим. Он на своей станции проводил в офф-лайне достаточно времени.
– Ника?
– Я здесссь.
Она это почти прошипела, как будто всю неделю питалась одним мороженным и теперь осипла до крайней степени. Рю казалось, что она побледнела, но из-за изменившегося восприятия он не был в этом уверен. Рю вдохнул ее запах, почувствовал ладонью тепло пальцев – сознание затуманилось, и он закрыл глаза, чтобы не так кружилась голова. Раньше все эти сигналы перекрывались потоками данных из сети и он не обращал на них внимания. Теперь же...
Реконструктор заметил, что все это время старался держаться от Ники подальше и, разозлившись на самого себя, подсел к ней вплотную, уткнулся в пахнущие персиком волосы. Хотя, возможно, они пахли апельсином, но проверить было попросту негде.
– А прилетайте-ка вы ко мне, вот что.
Флибэти смотрел на них с нескрываемой жалостью – наверное, они и впрямь заметно побледнели.
– Хоть отключаться будете почаще.
Возможно, Флибэти стал недолюбливать сеть после своего отлета на «Хоррор». С другой стороны, он мог улететь туда, потому что недолюбливал сеть. Сигнал до марсианской орбиты доходил, но был, конечно, никуда не годным, поэтому ни о каком полноценном общении с землянами речи не шло. Всё собирались провесить линию бакенов-ретрансляторов, но проект раз за разом откладывался. Поэтому мета-речь у Флибэти была блеклая и односложная, наполненная вставленными невпопад мыслеобразами, чем сильно напоминала детскую.
– Флиб, ты знаешь, мы собираемся тебя навестить, но...
– Нет, я не о том – перебирайтесь насовсем.
– Зачем?
– Поймете. Там очень здорово. Честно, я уже успел соскучиться. Земля, она как зимнее пальто – и греет, и давит на плечи.
Рю встал и прошелся по номеру.
– А почему ты там торчишь, Флиб?
– Ну, как... Я выбрал эту работу, потому что не понимал, как это возможно – девианты. Правда, я до сих пор не понимаю... Откуда, из каких темных подвалов ДНК выползают эти гнилые гены, порождающую такие отклонения в психике, которые не может выправить даже учитель. Программа отслеживает все процессы, происходящие в организме с самого рождения – пульс, давление, биохимия, осознанное, полуосознанное, бессознательное... И все равно что-то ускользает, развивается и укореняется в этих бедолагах, несмотря на все наши усилия.
– Нет, это ясно. Почему именно на «Хорроре»? Вы держите их подальше от людей?
Флибэти откинулся назад и улегся набок, положив руку под голову.
– Скорее людей подальше от них... Знал бы ты, сколько раз пытались добиться, чтобы мы открыли доступ к ощущениям пациентов. Петиции писали, доказывали... Иногда мне кажется, что они слишком здоровы. Слишком воспитанны и образованны. Они хотят понять. Миллиарды воспитанных и образованных людей, приученных, что дурного опыта не существует, что из любого, даже самого отвратительного, можно извлечь урок.
Ника открыла один глаз и следила за кружащей под потолком мухой.
– А в чем они неправы?
Флибэти вздохнул.
– Они думают, если залезут в шкуру девианта, то всё поймут. Поймут, почему подобные отклонения еще существуют, почему не спасает евгеника и старания наставников, почему солнце светит, а ветер веет... А это ни черта не поможет понять. Ни черта.
Рю сказал, прежде чем успел одернуть себя.
– Ты... Ты пробовал.
Флибэти вздохнул.
– Все, кто работает, пробовали.
Флиб лежал, глядя в мутное грязное окно, в котором нельзя было разглядеть ничего, кроме мути и грязи. Вряд ли это приятно – примерять на себя мировоззрение девиантов. Особенно учитывая, что психика инертна, и после инсталляций в сознании часто остаются артефакты.
Реконструкторам по большей части приходилось иметь дело с гениями своей эпохи, с духовными лидерами... Флибу скорее всего доставались куда менее забавные артефакты. Как-то раз он упоминал, что увидел на столе горящего фазана и все пытался потушить его своей курткой.
Рю вспомнил, как они со Стратосом, Навье и еще несколькими командами увлеклись, работая над Курской дугой, не вылезали со сцены сутками. Экранировали собственную память, загружали блоки псевдовоспоминаний и проживали раз за разом десятки коротких жизней. Так ощущения получались более яркими, да и персонаж обрабатывался не в пример быстрее, по сравнению с обычным компилятивным способом, когда все ощущения подбирались по отдельности. Реконструкторам пришлось просиживать часы в окопах, сочинять донесения, наводить орудия и умирать, умирать, умирать... После того, как они закончили, Рю еще пару дней берег голову, стараясь не слишком ей вертеть, и левое плечо, которому не везло больше всего – один раз в него попал осколок, два раза – пуля. Лекарства от фантомных болей не спасали, да и убедить себя в том, что ты не мертв, что больше не нужно стрелять...
