– На улицу теперь не выходи, поймаю.
Разумеется, на улицу я вышел на следующий же день. Бабушка хотела идти за хлебом и сливочным маслом, но я и эту работу на себя взвалил. По большей части затем, чтобы доказать самому себе – не боюсь я ни чьих угроз.
Вчерашний пацан встретил меня на площади, перед магазином. Он оказался по крайней мере на голову выше меня, остроносый, тонкогубый. И стразу видно – злой. Человека легко определить, злой он или нет, – по глазам. По тому, как смотрит на тебя.
– Я же предупреждал вчера, чтобы со двора не высовывался. Опять скажешь – денег нет?
Сегодня деньги у меня были, а врать – значит бояться, трусить.
– Есть, но тебе всё равно не дам. У меня на хлеб и на масло сливочное.
Это страх говорил во мне, пытался оправдываться. Со страхом я ничего не мог поделать. Но вслед за ним просыпалась злость.
– Сдачу отдашь, – пацан будто не услышал моего отказа.
– Не отдам.
– Чё, борзый? Пошли поговорим.
Он кивнул на клуб, стоявший по другую сторону площади. Вернее, на сквер за клубом. Сквер был неухоженный, заросший. И совершенно безлюдный. Какого типа «разговор» предстоял, сомнений не оставалось.
– Чего я должен с тобой идти?
– Ссышь? Так я тебе могу и здесь врезать.
Вряд ли он решился бы исполнить свою угрозу. К площади сходились три улицы, и по двум из них шли люди. И люди были в продуктовом магазине, и из окон близлежащих домов могли увидеть. Затевать драку средь бела дня посреди посёлка, это полным дураком надо быть. В сквере за клубом – другое дело.
– Сам ты ссышь… – прошептал я почти не слышно. И повернул к клубу.
– Чё ты там вякнул? – пацан поспешил следом. – А? Не слышу?
Наверняка расслышал он всё прекрасно, просто собственную злость распаливал. И надо было повторить – смачно, с оттяжечкой. Но духа на это у меня не хватило.
Мы обогнули клуб, прошли мимо памятника – солдата с опущенным знаменем, – мимо густых кустов сирени, и оказались на небольшой аллейке с двумя облезшими, давно не крашеными лавками. Тут противник мой и остановился, огляделся по сторонам, удостоверился, что с площади нас не видно. Цыкнул под ноги, шагнул ко мне.
– Так что, борзый, да?
– Сам ты борзый!
– Я?! Да, я борзый…
– Фитиль, ты зачем на малого наезжаешь?
Откуда они появились?! Я и не заметил. Четверо. Тот, что впереди – парень почти. Ростом как мой противник, но в плечах шире и крепче, в брюках со стрелками, в рубашке клетчатой. А светлые волосы вроде даже расчёсаны! С ним ещё трое. Толстяк, смуглый крепыш, а третий – обыкновенный пацан, ничем не примечательный.
– А чё он мне деньги должен и не отдаёт? – обернулся к подошедшим мой противник.
– Не свисти. Я же предупреждал, чтобы ты на малых с моей улицы не наезжал. – Блондин взглянул на меня. – Ты ведь на Щорса живёшь? В четвёртом доме?
– Да.
– Врёт! Городской он!
– Ну и что? Значит, у него бабушка на Щорса живёт. Всё равно наш.
Тот, кого назвали Фитилём, зло цыкнул в сторону, но возразить не посмел. Блондин продолжал меня разглядывать.
– Давай знакомиться. Я – Грин. Это Жир, потому что жирный, но он не обижается. Турок, Пашка, а тот, что денег с тебя требовал – Фитиль. Ты ему не давай, это он борзеет.
– Назовёшь Фитилём – в зуб получишь, – хмуро пообещал мне мой недруг. Но как его можно называть, не уточнил.
– А тебя как зовут? – спросил парень.
– Гена.
Не знаю, что в моём имени могло показаться смешным, но пацаны заржали. И Грин улыбнулся. Протянул руку:
– Так что, Гена, по петухам?
Оказывается, руку не пожать нужно было, а звонко, с размаху шлёпнуть ладонью по ладони. С первого раза у меня не получилось, промазал, и пацаны опять захохотали. Но ничего, наловчился. Когда здоровался с последним – с Пашкой, – шлёпнул уже вполне уверенно. А Фитиль мне руку так и не подал. Злой. Единственный злой в этой компании.
– Гена, а ты чего на улицу гулять не выходишь? – поинтересовался Грин, когда со знакомством покончили.
– Он даже на ставке ни разу не был, – заметил Пашка. И добавил ехидно: – Плавать, наверное, не умеет.
– Получше тебя умею, – возмутился я. – Я в плавательной секции занимаюсь.
– Это чё, в этом, как его… в бассейне да? Чё там плавать! Там же мелко.
Ох, деревня! Пашка представления не имел, что такое бассейн. Но Грин посмотрел на меня уважительно.
– Ты плаванием занимаешься? Давно?
– Три года. У меня второй юношеский.
– Ого! Молоток. – Грин насмешливо взглянул на моего противника: – Фитиль, а он спортсмен. Побил бы тебя.
Фитиль с готовностью повернулся к нам, сжал кулаки.
– А давай проверим.
Внизу живота у меня опять проснулась гадская слабость, опять – страх и злость. Грин что-то такое заметил в моём лице, пожал плечами:
– Перебьёшься. Гена, тебя в магазин послали, да? Беги, а то бабушка ругать будет. А вечером гулять выходи. Мы тут, возле солдата, собираемся.
– Приходи, у нас весело. Музыка есть своя, – тут же поддержал Пашка, очевидно, мой ровесник. – С нами даже девки гуляют. И никто не дерётся. У нас один Фитиль дурак.
– Ты чё?!
Фитиль дёрнулся в его строну, замахнулся, но Пашка проворно юркнул за спину Турка. Тот хоть и был моего роста, но от одного вида его квадратных плеч желание драться пропадало у любого. Фитилю осталось только в очередной раз цыкнуть себе под ноги. Нет, он не пользовался здесь уважением. И от этого ребята понравились мне ещё больше.
В тот день я, против обыкновения, работать закончил пораньше. Тщательно смыл в душе трудовые пот и грязь, переоделся в праздничное. Пусть мои брюки и не топорщились такими стрелками, как у Грина, но клетки на рубахе были не хуже.
– Ба, можно, я пойду погуляю? К клубу. Там ребята собираются, звали меня.
Бабушка не возражала, ещё и денег дала – на кино. Только попросила, чтобы возвращался не поздно.
Компанию я застал в указанном месте – они оккупировали лавку слева от каменного солдата. Были почти той же компанией, что и днём, только Жир отсутствовал. Зато посреди лавки восседали две девочки, почти взрослые, сверстницы Грина или Фитиля. Одна – со светло-русыми, распущенными по плечам волосами, с правильным овальным личиком, наряженная в бело-зелёное цветастое платье на тоненьких длинных бретельках. Вторая – с двумя тёмными короткими хвостиками, торчащими за чуть оттопыренными ушами, вздёрнутым острым носиком, круглыми щёчками и большими, чуть выпученными глазами. Эта вырядилась в юбку и жёлтую футболку с короткими рукавами. О музыке Пашка тоже не наврал – в руках сидящего на краю лавки Турка поблёскивал антрацитово-импортным пластиком транзистор с длиннющей антенной. Турок блаженно улыбался и медленно проворачивал колёсико, отчего в приёмнике шипело, кряхтело, а иногда из него вырывались невнятные обрывки фраз.
