Катя отодвинулась.
— Иногда, — сказала она напряженным голосом, — я не знаю, как к тебе относиться…
Лев негромко рассмеялся.
— Что здесь смешного?
— Ничего. Просто я последнее время пытаюсь найти ответ на тот же вопрос.
— Какой?
— Как мне относиться к сержанту медицинской службы Кате Серебряковой.
Повисло молчание. Катя положила локти на перила веранды и делала вид, что полностью поглощена созерцанием затухающего заката.
— Ты мне очень нравишься, Катя, — сказал Гумилев.
Ночное форсирование реки прошло успешно. Плыли так тихо, что слышно было, как шуршат под тихим ветерком прибрежные камыши. Выбравшись на берег, решили не переодеваться, поползли по склону в одних трусах. Ползти было колко, Лев оцарапал себе живот какой-то колючкой. Потом прямо перед ним внезапно возник силуэт часового — это был невысокий узкоплечий паренек в не по размеру большой гимнастерке. В отличие от чучел, на которых они тренировались днем, паренек стоял к нему не спиной, а боком. Пока Лев раздумывал, что ему делать, где-то справа послышался шорох и звук падающего тела. Паренек, сдергивая с плеча винтовку, развернулся на звук и тут Лев прыгнул и ударил его, как и учил Шибанов, под коленки. Часовой, оказавшийся неожиданно легким, упал плашмя, не успев даже выставить руки. Гумилев навалился ему на спину и принялся тыкать в шею зажатым в кулаке куском угля. Паренек барахтался под ним, бормоча сквозь зубы: «Пусти, пусти, сволочь», но Лев и не думал его отпускать. Внезапно склон залило ярким светом — это включились прожектора на столбах ограды.
— Все, — раздался громкий голос Жерома, — отставить борьбу в партере. Разойтись всем.
Курсанты, отряхиваясь, поднялись. Паренек, на котором сидел Лев, ухитрился пнуть его сапогом в лодыжку.
— Товарищ майор, этот гад мне шею свернул, — жалобно проговорил сидевший в траве верзила, которому посчастливилось встретиться с Шибановым. — И ухи чуть не оторвал! Говорили же, что схватка учебная будет…
— Уши, деревня, — сказал капитан, — а с шеей твоей ничего не случится. Хочешь, обратно заверну?
— Ну тебя к черту! — испугался верзила и жаловаться перестал.
— Курсанты, за мной, — скомандовал Жером и повел всех к берегу. — Так, где у нас сержант Серебрякова?
— Я здесь, товарищ Жером, — донесся от реки испуганный голос. — Я тут в камышах позицию заняла.
— Выходите, — велел командир. Раздался плеск, и в свете бьющих сверху фонарей показалась Катя — блестящая от воды, похожая на русалку. В руках у нее была снайперская винтовка.
— А это вам зачем? — нахмурился Жером. — Вы же должны были прикрывать группу автоматным огнем…
— Боялась зацепить своих. А с винтовкой я бы не ошиблась.
Жером прикусил губу.
— Товарищ сержант, вы хотите сказать, что могли бы стрелять из снайперской винтовки в полной темноте?
Катя потупилась.
— Ну, вообще-то не в полной. Силуэты часовых я хорошо различала…
Жером хмыкнул.
— Может быть, ваши удивительные способности не исчерпываются врачеванием? Может, вы еще и в темноте видите, как кошка?
Он покачал головой.
— Ладно, будем считать, экзамен вы сдали. Хотя то, что вы не переоделись на берегу, конечно, минус.
— Почему? — удивился Шибанов. — Действовали по обстановке, как вы и учили…
— Голый диверсант, — сказал Жером, — как и мокрый диверсант — зрелище довольно комичное. Впрочем, для первого раза сойдет. Теперь можете отдыхать. Завтра в девять снова едем на аэродром — на сей раз прыгать будем с полутора тысяч.
Дома Лев вытащил из водонепроницаемого мешка свою форму и аккуратно сложил ее на тумбочке. Задумчиво повертел в руках мешок.
— Вот это вещь, — одобрил расстилавший свою постель Теркин. — В ней хоть сало из деревни таскай, хоть самогон. И руки свободны…
— Вот-вот, — рассеянно сказал Лев, убирая мешок под кровать. — Главное — руки свободны…
— Слушай, Василий, — сказал он на следующее утро Теркину, когда они умывались под липой, — а ты в деревню как бегаешь?
— А там в ограде дырка есть, кусачками проделанная, — старшина брызнул себе на лицо ледяной воды и заурчал от удовольствия. — Видно, кто-то из прежних курсантов постарался. Ну, я в нее шмыгну — и через поле. А что, Николаич, тебе чего-то надо? Так скажи, я принесу…
Лев оглянулся. Капитан Шибанов крутил «солнце» на турнике метрах в десяти от умывальников.
— В самоволку хочу сходить, Василий. Только ты меня не сдавай, ладно?
Теркин с интересом посмотрел на товарища.
— Ладно, коль просишь. И далеко собрался?
— В Москву.
Идея эта возникла у Гумилева, когда они в очередной раз переплывали реку. Водонепроницаемый мешок позволял осуществить ее просто и элегантно.
— Москва далековато, — покачал головой Теркин. — Как думаешь обернуться?
— В воскресенье вечером уйду, в понедельник утром — назад. Тут главное, чтобы Сашка не начал волну гнать.
— Думаешь, станет?
— Кто его знает, — пожал плечами Лев. — НКВД все-таки. Но лучше ему все узнать после того, как я вернусь.
Но все получилось даже проще, чем он рассчитывал. Вечером в субботу Жером отозвал в сторону Шибанова и о чем-то с ним поговорил. К товарищам Александр вернулся довольный, сияя, как новенький пятак.
— Чего такой радостный? — спросил Теркин. Он тренировался, кидая в стенку ножик — не десантный, а простой, кухонный, со стертой деревянной ручкой. — Медаль, что ли, дадут?
Шибанов отобрал у него нож и метнул в дверь с такой силой, что он вошел едва ли не по рукоятку.
— Догонят и еще дадут! Уезжаю я от вас, братцы-кролики. Так-то вот. Надоели вы мне до чертиков.
— Что значит — уезжаю? — не понял Гумилев. — Куда?
— Для начала — в Москву, — Шибанов от наслаждения даже глаза закатил. — А там — куда пошлют.
— За новыми бойцами? — догадался Теркин. — Еще кого-то хитровывернутого нашли, не иначе…
— Этого мне не сообщили, — капитан рухнул на свою койку и с хрустом потянулся. — А только сидеть здесь мне уже осточертело. Я казак, человек вольный, мне в четырех стенах — могила! А так завтра уже в Москве буду.
Мечтательная улыбка вдруг сползла с его лица — как будто с руки стянули перчатку.
— Вы тут мне смотрите, к Катьке не подкатывайте. Если что — ноги повыдергиваю.
Теркин хмыкнул. Лев хотел ответить колкостью, но промолчал — слишком велика была свалившаяся на него удача, ее страшно было спугнуть.
Вместе с Шибановым уехал и Жером, пообещав, что вернется к обеду понедельника. После этого задача, стоявшая перед Гумилевым, упростилась до предела. Он сложил в водонепроницаемый мешок свою гражданскую одежду (ту, что Шибанов когда-то привез ему в Норильсклаг), сандалии и кепку. Теркин, проводивший его до реки, забрал военную форму и ткнул пальцем в том направлении, где в ограде была прорезана щель.
