«Комичный Наставник – это что-то новое», – подумал Нестор.
Тамара кивнула ему небрежно, с высоты своего величия, и опустилась за стол на его место с таким аристократическим изяществом, которого Нестор никогда бы не ожидал от обычной барменши, пусть и винного технолога с высшим образованием в прошлом. Кир, не оглядываясь, уже семенил к стойке, хотя слово «семенил» тяжело было применить по отношению к его корпулентной конституции. Скорее катился колобком.
Тамара была в обыденных своих одеждах, которые даже описывать – воду лить, но нынче они выглядели одеяниями. Поверх одеяний был накинут белый рабочий халат. Присела Тамара на скамью на место Кира, то есть напротив Нестора. Нестор взглянул в ее глаза и тут же все понял: перед ним за столом в пивной предстала Справедливость.
Нестор увидел перед собой стройную пальму – подсознание выкинуло такую шутку: соотнесло имя с его значением. Таковы были слова матери-Справедливости: «Знаковое имя, как и все имена в твоей жизни». Это была та самая Тамара, которую так любил Шота Руставели; та самая Тамара, о которой писал Лермонтов:
И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть,
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть.
– Привет, Нестор, – улыбнулась Тамара. – Давно не виделись с тобой.
– Давно, – кивнул Нестор. – Уже часа два.
– Иногда два часа могут стать вечностью, – Тамара протянула руку и коснулась руки Нестора, как вчера Соня на скамейке в сквере. Было неловко: женщины были настолько разные, что возникало явление, которое психологи называют «когнитивный диссонанс». И все-таки что-то роднило этих разных женщин, и не только искры Справедливости в глазах.
– Я слушаю, – Нестор ждал дальнейших инструкций.
– Это я слушаю, – улыбнулась Тамара. – Ни мудрым словом, ни глубоким сновидением, ни чутким поступком нельзя передать собственную, исключительную мысль. Можно только пробудить ее отголосок в том, кто слушает. Что ты уже слышал? Что ты уже знаешь?
Нестор понял, что он на экзамене, что нужно отвечать прослушанный урок, доказать, что учитель работал не впустую. Доказать и себе, ученику Нестору, и учителю, Справедливости-Саттва. Но назвался Нагом – полезай в щель. Как жутко звучит! Но искать щель – субстанциональная, инклюзивная обязанность Нага, – так когда-то говорил Наставник. Нестор закрыл глаза и начал говорить тихо, так, чтобы не для других столов в этом гулком пивном зале, а только для собеседницы напротив. Говорил сумбурно, часто сбиваясь и повторяясь, но так было нужно – в первую очередь, ему самому, чтобы выстроить в порядок собственную систему координат.
К этой части текста необходима авторская ремарка. Не в правилах автора вторгаться в дела Драконов, Нагов и других обитателей миров Трилоки. Делает автор это вынужденно и при этом искренне надеется, что больше ему этого делать не придется. Причина в том, что сейчас протагонист данного повествования постарается изложить некие вещи, которые автор бы назвал «просодией мироздания», не забыв при этом уважительно склонить голову. Но какую же просодию можно передать при помощи средств, к тому не приспособленных? Иначе говоря, нельзя выразить словом такое знание. Потому автор искренне предлагает тем, кому интересна судьба героев, а не какие-то там «просодии мироздания» просто пропустить эту часть текста. Всем будет проще: и автору, коему разрешат отступить в сторону и отдохнуть; и протагонисту, коему сейчас предстоит мучиться и практически заикаться, пытаясь объять необъятное; а самое главное – тепло любимому читателю, ради которого и записана эта повесть. Предупреждение сделано, а потому автор почтительно отстраняется и оставляет дорогого его сердцу молодого и перспективного Нага Четвертого дна наедине с обитательницей Саттва – Справедливостью…
Что пока дано понять. Наша Взвесь представляет собою перевернутый мир. То, что Стругацкие называли «массаракш». Мир наизнанку. Или мир кверху ногами.
Безусловно, быть перевернутым чему-либо можно только по отношению к чему-либо неперевернутому. К другому миру. С таким же успехом можно сказать, что тот, другой мир также перевернут по отношению к нашему.
Следовательно, должна существовать какая-то истинная система координат, которая определяет эту самую «перевернутость». Но Наставник говорил, и с этим нельзя не согласиться, что любая система – ложна. Ложна потому, что для ее опорных, «истинных» точек нужно притянуть к этой истинности все другие точки системы, среди которых наверняка найдутся и ложные или частично истинные. А это не возможно в принципе. В научной практике такую ситуацию стыдливо называют «исключение подтверждает правило». И мы это ложное, по сути, положение воспринимаем в качестве аксиомы.
Итак, любая система ложна, поэтому определить перевернутость нашего мира не представляется возможным по данному критерию. Остается сопоставительный критерий «созидание/разрушение». Наставник говорил о сукцессии, о климаксном, оптимально-равновесном состоянии системы. Процесс, уводящий от такого состояния, назовем разрушением. Процесс, приближающий к такому состоянию, назовем созиданием.
Наш мир перевернут, поскольку направлен на разрушение. Разрушение чего? В первую очередь, самого себя. Структура, желающая разрушить сама себя, немыслима. Но наш мир именно таков. Почему? Потому что нашей структурой управляют изнутри.
Для того, чтобы видеть цель и управлять структурой, нужно находиться вне этой структуры. Для того, чтобы осознать таковость, нужно находиться в инаковости. Для этого нужно обладать достойным уровнем компетенции, панорамностью видения, системностью мышления и глубиной понимания. Такая сила существует. Для Вселенной – это Драконы. Они и есть Вселенная. Они взрастили Мировое Дерево. На Дереве выросли яблоки. Взвеси.
Для каждой Взвеси, коих несчетное количество на Мировом Дереве, Драконы даровали управляющих. Задающих курс. Их можно называть, как угодно. Совет директоров, например. Или корпус капитанов. Генеральный штаб. Или сонм богов. Пусть будет сонм богов.
Наши боги были веселы и беспечны. А теперь наши боги мертвы. Их убили те, кто был к ним ближе других людей. Убили из зависти, в слепой уверенности, что смогут лучше. Для себя, не для Взвеси. Убили посредники между людьми и богами. Есть капитаны и матросы, а между ними – боцманы. Жрецы. Иерофанты. Просто боги не знали, что «на корабле возможен бунт». Боги были наивны.
Убив богов, иерофанты обрели их силу, но не их знания. Боцманы стали капитанами. Однако, теперь это не имело значения. Для боцманов. Они крикнули: «Вперед!», хотя откуда им знать, где зад, а где перед? Но корабль поплыл. Поплыл «туда» с точки зрения новоявленных капитанов, но «не туда» с точки зрения здравого смысла мироздания. Не по ветру, а против ветра. Капитан Врунгель называл такое направление движения «вморддувинг». Или как-то так.
