Вот именно, голос О'Гилликадди. Может, он такая же галлюцинация, как хоровод теней у костра в деревне или группа тех же теней в пещере, где состоялся наш первый разговор с Душелюбом? Да, но ведь слышу его не я один. Синтия тоже его слышит, по крайней мере ведет себя так, словно слышит. А может, мне померещилось? Черт те что, выругался я мысленно; поневоле начнешь сомневаться не только в реальности окружающего мира, но и в своей собственной.
— Синтия, — позвал я, — ты действительно слышала…
Ослепительная вспышка больно ударила по глазам. Взрыв разметал костер. Пепел поднялся к верху расщелины; во все стороны полетели искры и пылающие ветки. Снаружи донесся приглушенный хлопок, за ним — другой; что-то чиркнуло о камень за нашими спинами.
Мы, все трое, вскочили на ноги. В узком проходе между скалами клубилась какая-то завеса. Не знаю, что это было, но она накатила на нас приливной волной, затопила пещеру и захлестнула с головой.
Потом она схлынула, но, как ни странно, мы ничего не почувствовали. Она как-то ухитрилась избежать соприкосновения с нами. Мы двое стояли там, где стояли.
Однако костер пропал, исчез без следа. А снаружи расщелины ярко светило солнце.
Долина изменилась. На первый взгляд она осталась прежней, но все же чувствовалось, что она уже не та. Она изменилась, и постепенно мы, стоя у входа в расщелину, начали замечать конкретные отличия.
Во-первых, в ней стало меньше деревьев, и они будто слегка съежились. И листва на них была зеленой, еще не тронутой багрянцем осени. Даже трава была другой — не такая бархатная и не сочно-зеленая, а скорее желтоватая.
— Они сделали это, — прошептала Синтия, — Они сделали это без нашего согласия.
Не сон ли мне снится, подумал я, и не пригрезился ли мне О'Гилликадди со своей призрачной шайкой? Хорошо, если так, ибо если приснилось одно, значит, другое не может быть явью ни под каким видом.
— Но он говорил о доле секунды, — бормотала Синтия, — и утверждал, что ее вполне хватит. Он обещал сдвинуть время ровно на столько, чтобы защитить нас от настоящего. Речь шла о мгновении, о едином миге…
— Они напортачили, — сказал я. — И напортачили здорово.
Я понял, что это не сон, что нас в самом деле переместили во времени, правда, на промежуток значительно больший, чем доля секунды, о которой говорил О'Гилликадди.
— Они впервые попробовали применить свои способности, — сказал я, — Они не знали, получится у них или нет. Они провели испытание на нас и опростоволосились.
Мы вышли из расщелины на солнышко. Я оглядел утес: на его отвесном склоне не было никаких кедров.
Я ощутил нарастающий гнев. Кто знает, как далеко мы оказались отброшенными в прошлое? По крайней мере, кедры еще не пустили корни, а если я ничего не напутал, кедр вырастает не за год и не за два. Некоторым из тех деревьев, что лепились к поверхности утеса, должно быть как минимум несколько сотен лет.
Ну и дела, подумалось мне. Там, в настоящем, мы заблудились в пространстве, а теперь вдобавок и во времени. И где гарантия, что мы сможем вернуться? О'Гилликадди обещал установить временную ловушку, но если ему о временных ловушках известно столько же, сколько о перемещении людей во времени… Повезло, нечего сказать.
— Мы в далеком прошлом, да? — спросила Синтия.
— Ты попала в самое яблочко, — сказал я, — Один Бог знает, в каком далеком. Во всяком случае, наши призраки вряд ли об этом догадываются.
— Но там были бандиты, Флетч.
— Ну и что? — буркнул я. — Волк разогнал бы их в три секунды. Совершенно незачем было нас трогать. О'Гилликадди зря устроил панику.
— Волк остался там, — проговорила Синтия, — Бедняжка. Они не смогли перебросить его вместе с нами. Кто теперь будет ловить нам кроликов?
— Мы сами, — буркнул я.
— Мне его не хватает, — сказала она, — Я так быстро к нему привыкла.
— Они были бессильны, — объяснил я, — Волк всего лишь робот…
— Робот-мутант, — поправила Синтия.
— Роботов-мутантов не бывает.
— Бывают, — возразила она, — Вернее, были. Волк переменился. Что заставило его перемениться?
— Элмер нагнал на него страху, расколошматив двух его приятелей. Он сообразил, что к чему, и живенько переметнулся на сторону победителя.
— Нет, не думаю. Конечно, он испугался, однако слишком уж разительна перемена, которая с ним произошла. Ты знаешь, что мне кажется, Флетч?
— Не имею ни малейшего представления.
— Он эволюционировал, — заявила Синтия, — Робот может эволюционировать.
— Пожалуй, — пробормотал я. Она меня ничуть не убедила, но надо было что-нибудь сказать, чтобы остановить ее, — Давай осмотримся. Может, определим, где мы.
— И когда.
— И это тоже, — согласился я, — если удастся.
Мы спустились в долину, двигаясь медленно и, я бы сказал, нерешительно. Торопиться было некуда: на пятки нам никто не наступал. А потом, в нашей медлительности и нерешительности крылось нежелание входить в новый мир, крылся страх перед неизведанным и осознание того, что мы очутились в прошлом, где быть не имели права. Этот мир был иным, и непохожесть его проявлялась не только в желтоватом оттенке травы или в меньшей высоте деревьев: разница между двумя мирами была, скорее всего, не физическая, а чисто психологическая.
Мы шли по долине, сами не зная, куда направляемся. Холмы слегка расступились, и долина словно распахнулась. Впереди в голубоватой дымке маячила очередная гряда холмов. Наша долина плавно переходила в другую; через милю с небольшим мы вышли к реке; в нее впадал ручей, течения которого мы все время придерживались. Река была широкой и быстрой. Вода в ней казалась темной и маслянистой и неумолчно клокотала. При взгляде на нее становилось немного не по себе.
— Смотри, там что-то есть, — сказала Синтия.
Я взглянул туда, куда она показывала.
— Похоже на дом, — продолжала она.
— Не вижу.
— Я различила крышу. По крайней мере, мне так показалось. Деревья мешают.
— Пошли, — сказал я.
Дом мы увидели, только выйдя к полю. Впрочем, небольшой участок земли, на котором неровными рядами росла чахлая, заглушаемая сорняками, едва ли по колено высотой пшеница, полем назвать было трудно. Изгородь отсутствовала. Поле, расположенное на крохотном уступе над рекой, огораживали деревья. Среди колосьев виднелись пни. На одном краю поля лежали кучи сухих веток. Видно, в свое время кто-то расчистил участок земли, вырубив мешавшие деревья.
Дом стоял за полем, на невысоком бугре. Даже издалека вид у него был весьма непрезентабельный. Рядом с ним был когда-то разбит теперь совершенно заросший сад; из-за дома выглядывало сооружение, которое я принял за амбар. На дворе никого не было видно. Дом оставлял впечатление заброшенности, словно тот, кто жил в нем, давно уже тут не живет. У крыльца стояла покосившаяся скамейка, а рядом с настежь распахнутой дверью — колченогий стул. Передние его ножки были длиннее задних, и всякий, кому вздумалось бы на него усесться, рисковал сломать себе шею. Посреди двора валялось на боку ведро; легкий ветерок забавлялся с ним, перекатывая его из стороны в сторону. Еще во дворе был деревянный чурбан, на котором, по-видимому, кололи дрова: его поверхность была испещрена оставленными топором отметинами. На стене дома висела на двух крючках или гвоздях поперечная пила. Под ней приткнулась к стене мотыга.
