И где-то внизу, скрытая черным бархатным пологом ночи, жила Земля. Волновались моря, мягко синело небо, зрели хлеба, шумели сады… Где-то внизу, скрытая сенью ночи, ровно дышала любимая Грузия.
Каждый раз, когда он возвращался на родину, согретый братской любовью москвичей, ободренный успехами в работе, окрыленный мечтами, вид седых вершин Кавказских гор как-то по-новому радовал его сердце и наполнял детской радостью и неудержимым волнением.
И сейчас, отдаленный от родины на миллионы километров, хотя и чувствуя всем существом прелесть первозданной красоты Вселенной, он все же с радостью наблюдал за Землей и с нетерпением влюбленного искал на ее поверхности Грузию.
— Что призадумались, друг мой? — прервал его думы Каро.
Камарели обрадовался появлению марсианина.
— Меня пленил величественный пейзаж Вселенной, ответил он.
— Или тоска по родине? — тихо спросил Каро.
Камарели вздрогнул — он никак не мог привыкнуть к тому, что Каро читает в его душе, — но тут же овладел собой и, не поднимая глаз, произнес:
— Разве любовь к родине достойна осуждения?
— Я этого не говорил, — спокойно заметил Каро и, оттолкнувшись от пола, поплыл по воздуху к Камарели. — Однако, — продолжал он, — согласитесь, чувство родины, как и все на свете, зависит от времени и обстоятельств.
— Но какие бы перемены ни произошли сейчас, я все же остаюсь грузином.
— Оказывается, вы патриот, — пошутил Каро.
Наступила тишина.
Камарели смотрел на земной шар. Каро же устремил взгляд туда, где горел Марс, и тут Камарели поймал себя на мысли, что ни разу не подумал о приближающейся планете. Он все время не сводил глаз с Земли, и лишь теперь, когда посмотрел на окутанный красным пламенем Марс, он вспомнил о Геде.
— Пойдемте ко мне, — нарушил молчание Каро, — вы, кажется, впадаете в меланхолию.
— Напротив, множество впечатлений, разнообразие картин полностью завладели мной.
— У меня отдохнете.
По пути Каро подробно ознакомил Камарели с назначением некоторых аппаратов.
— Хотите увидеть Тбилиси?
— Каким образом? — радостно спросил Камарели.
— Посмотрите в это стекло.
Камарели вгляделся в окуляр телескопа и… его взору предстал Тбилиси. Вот два вагончика фуникулера ползут, словно два черных жучка, навстречу друг другу. По проспекту Руставели торопятся люди, бегут трамваи, автобусы — издали кажется, что движется сам проспект. Перед зданием оперы стоит группа ребят с красными галстуками. «Интересно, какая сейчас в Тбилиси погода? — подумал Камарели. — Многие одеты в белое. Какое же сегодня число?»
Вначале Камарели старался вести счет времени, однако на рауните не было смены дня и ночи, поэтому он скоро сбился. К тому же для сравнения времени на мчащемся со страшной скоростью корабле со временем на Земле нужно было прибегнуть к помощи теории Эйнштейна. Но сейчас Камарели было не до научных расчетов. Он жадно смотрел на Тбилиси.
Каро вскоре выключил телескоп.
— Разрешите ненадолго покинуть вас, я нужен у аппарата, — сказал он, побудьте пока в моей кабине.
Камарели обрадовало предложение Каро. Ему хотелось остаться наедине со своими думами, упорядочить мысли, блуждающие по темным лабиринтам проблем, рожденных последними событиями. Камарели энергично толкнул дверь и вошел в кабину. Вошел и не поверил своим глазам. У маленького круглого стола, в углу, стояла Геда Нуавэ. Она смотрела на Камарели глазами, полными любви.
Сраженный неожиданной радостью, он лишь протянул к ней руки, воскликнув:
— Геда!
И направился к ней… Но уперся руками в стену. Года весело смеялась на экране.
Камарели, вдруг обессилев, опустился в кресло.
Камарели не помнил, долго ли длилась беседа с Гедой.
Выйдя из кабины, он натолкнулся на Дингвея, тот недоуменно спросил его:
— Сколько можно вас искать? Куда вы пропали?
Камарели был в таком умиротворенном настроении, что обрадовался даже Дингвею и, рассмеявшись, воскликнул:
— Ваши глаза следили за всей Америкой, дорогой Дингвей, а на этом крошечном корабле не могли уследить за мной!
— Все кабины осмотрел, а вас как не бывало. Я даже к Каро заглянул.
— На время я одел шапку-невидимку, — отшутился Камарели.
— Не удивляюсь и этому. Все может быть на этом волшебном корабле. Впрочем, гуляйте себе в вашей шапке, не моя забота. Объясните только одно: почему мы должны плавать внутри корабля, как рыбы в аквариуме, — ведь, оказывается, нам можно искусственно вернуть первоначальную тяжесть. Вращение раунита принесло нам два часа блаженства!
— Как вы думаете, можем ли мы брести в этой пустыне вслепую? А что, если столкнемся с каким-нибудь телом? Здесь шутки плохи!
— С кем столкнемся? — не унимался Дингвей.
— По небу слоняются тысячи бродяг, которых астрономы величают метеоритами. Некоторые из них настолько мизерны, что наш раунит рассеивает их так же легко, как слон — рой комаров. Но иногда встречается солидная глыба — столкновение с ней не так уж приятно.
— Но разве нельзя следить за метеоритами и при вращении раунита?
— Вспомните, как выглядели тогда звезды, — ведь они превратились в сплошное светящееся кольцо. Уследить за ним очень трудно.
— Ваша правда. Что ж, поплаваем еще, ничего не поделаешь. — Но едва Дингвей успел согласиться, как раунит вздрогнул, будто наскочил на препятствие, потом резко накренился, и путешественников отбросило в противоположный угол. Но вот корабль словно повис в пространстве. Камарели и Дингвей поплыли к потолку.
— Что произошло? — дрожащим голосом спросил Дингвей.
— По-видимому, первое столкновение с небесным пиратом, — предположил Камарели. — Раунит, наверно, чуть посторонился, уступая ему дорогу.
В кабину вплыли Бриан и Макдональд.
— Наконец-то мы вас нашли. Что так испугало раунит, почему он дрожит? спросил Бриан.
— Разрешите, я объясню им все подробно, — заторопился Дингвей. Довольно потирая руки, он принялся пространно повторять то, что сейчас услышал от Камарели.
Камарели не мог скрыть улыбки: Макдональд почему-то все время качался, в то время как Бриан неподвижно, словно окаменев, висела в воздухе. И впрямь, кабина очень напомнила аквариум с рыбами.
Успокоенный «лекцией» Дингвея, Бриан нырнул к окну.
— Вы ловко приспособились к невесомости, — обратился к нему Камарели, наблюдая, как тот оттолкнулся от окна и поплыл к Макдональду.
— Представьте себе, мне даже нравится такое состояние, — сказал Бриан, вновь приняв вертикальное положение. — Конечно, немножко тяжести не помешало бы, но, говоря по совести, на Земле мы слишком уж отягчены весом.
