- Не сметь! - закричал Елисеев. - Мерзавец!
- Я - мерзавец? - удивился Гилакс. - Ах ты...
Раздался выстрел.
И Елисеев охнул, неловко схватился рукой за бок и медленно, неуклюже опустился на пол...
Ласкьяри не закричала, не заплакала - только ее глаза вдруг стали огромными и неживыми. Какое-то время она смотрела на Елисеева - не замечая поднявшейся вокруг суеты, не видя, как Ольшес разоружил Гилакса, а Хедден, убедившись, что консул мертв, отошел в угол и встал лицом к стене - и плечи его дергались, и он уперся лбом в деревянную панель и, казалось, хочет продавить стену...
Росинский наклонился к девушке, обхватил ее за плечи. Ласкьяри подняла голову, всмотрелась в лицо Росинского и шепотом спросила:
- Неужели вы ничего не можете сделать? Вы, всесильные...
- Мы сломали все аппараты... - также шепотом ответил Росинский и закашлялся. - У нас ничего не осталось здесь...
Ласкьяри нервным движением вывернулась из рук Валентина Лукьяновича и подошла к Ольшесу. Она молча протянула руку ладонью вверх, и взгляд ее был таким, что Даниил Петрович расстегнул куртку и достал из кобуры бластер. Несколько мгновений он медлил, не решаясь отдать оружие, и Ласкьяри, потеряв терпение, коротко сказала:
- Дай!
И Даниил Петрович, не отводя взгляда от остановившихся глаз Ласкьяри, отдал ей бластер.
- Ты с ума... - начал было Корсильяс, но Ласкьяри обернулась к нему, и Корсильяс замолчал, не закончив фразу.
- Пойдемте, - бросила Ласкьяри, и, больше уже ни на кого не глядя, направилась к двери. Сотрудники консульства пошли за ней.
Солдат, увидя Ласкьяри, молча отошел в сторонку, опустив автомат, и даже не попытался задержать землян, но кочевники загомонили, повскакивали и, сбившись в плотную толпу, преградили путь к машине. Ласкьяри, внимательно оглядев грязновато-живописную группу, выбрала одного - особенно густо увешанного ожерельями из каких-то зерен и зубов, с перьями во всклокоченной прическе, - и бросила несколько слов на непонятном землянам наречии. Разодетый дикарь ошалело уставился на девушку, потом что-то приказал соплеменникам - и толпа расступилась.
За руль сел Ольшес, и автомобиль осторожно двинулся по узким улицам, заполненным шумными толпами степных людей. Мнимые кочевники расступались перед машиной, грозя кулаками и дротиками сидевшим в ней людям, а иногда и швыряя вслед комья грязи. Но Даниил Петрович не обращал внимания на эти мелкие демарши, пробираясь к выезду из Столицы. Время близилось к полудню, и на площадях уже лежали кучи сухой травы, приготовленные для возжигания праздничных священных костров. Возле этих стожков бродили охраняющие их воины с копьями и дубинами. В переулках и во дворах топтались низкорослые кривоногие лошадки, и вся Столица словно превратилась в огромную конюшню, в которой буйные грязные конюхи затеяли непонятную игру...
...У выезда на загородное шоссе толпились солдаты. Два молодых офицера в идеально пригнанных формах, сияя новенькими погонами и портупеями, при виде консульского автомобиля закричали, замахали руками, - и поперек шоссе встали плотные ряды желтовато-коричневых мундиров. Ольшес остановил машину, оглянулся - Ласкьяри сидела позади. Девушка спросила:
- Откроешь окна?
Ольшес кивнул.
- Пригнитесь, - приказала девушка и добавила, обращаясь к Ольшесу: - А тебе придется рискнуть.
- Нормально, - буркнул Ольшес.
Росинский, Хедден и Корсильяс пригнулись, Ольшес открыл все окна, - и машина двинулась вперед, прямо на стену мундиров. Один из офицеров взмахнул рукой, солдаты вскинули винтовки - но едва лишь раздались первые выстрелы, как Ласкьяри, выбросив руку наружу, нажала спуск - и струя белого огня разметала коричневый барьер.
- Что вы делаете?! - в ужасе закричал Росинский выпрямляясь. Ласкьяри, что вы делаете?!
- Молчите!
Позади всплеснулся вопль, сияющий день наполнился сухим щелканьем стрельбы, - но Ольшес выжал из автомобиля все, на что тот был способен, и земляне стремительно унеслись по шоссе.
- Впереди еще заслон, - заговорила Ласкьяри. - Кроме того, через минуту-другую отец отдаст приказ поднять самолеты. Но вы уйдете. Вы мне говорили, что имеете право погибнуть ради спокойствия других. Так вот, у меня тоже есть такое право. Елисеев умер... а вы уйдете. И запомните, что я вам скажу. Не возвращайтесь к нам. Никогда. Ни через сто лет, ни через двести, слышите? Мы живем во тьме вашего прошлого, вы - во тьме нашего будущего... и мы никогда не станем настолько добры, чтобы общаться с вами. И вы нам не нужны. И мы вам тоже.
- Вы ошибаетесь, Ласкьяри, - тихо сказал Росинский. - Люди всегда нужны друг другу. А ваше зло - преходяще. Поверьте, мы это знаем достаточно хорошо, мы тоже прошли через это. Вы научитесь быть добрыми. Но, может быть, это произойдет не слишком скоро...
- Этого никогда не будет, - отрезала Ласкьяри. - Потому что всегда в океане будут жить дарейты, и всегда будут люди, умеющие говорить с ними... а дарейты несут зло.
- Ты неправа, девочка, - сказал Ольшесь. - В дарейтах нет зла. Но они не спешат, они ждут, когда вы сами это поймете. Они не хотят навязывать вам свое. Со временем вы разберетесь. Я говорил с ними.
- Ты говорил с дарейтами?!
- Да.
Впереди на дороге показался новый отряд - на этот раз усиленный танковым взводом. Росинский потребовал остановить машину, и Ольшес нажал на тормоз.
- Зачем вы остановились? - спросила Ласкьяри.
- Я, видите ли, очень боюсь, что ваш тандем снова решит прорываться со стрельбой, - пояснил Росинский.
- Не поняла.
- Вы, Ласкьяри, и наш дорогой Даниил Петрович что-то слишком слаженно действуете. Мне это не нравится.
- Вы можете предложить другой вариант?
- Нет. Но и стрельба, знаете ли, не выход.
- Это единственный выход, существующий в данный момент, - заверила Росинского девушка. - Иначе вы не доберетесь до корабля.
- Только ценой жизни солдат, которые тут ни при чем?
Танки тем временем выехали на шоссе и двинулись навстречу автомобилю, вспарывая асфальт. Ровное мощное гудение приближалось, и, словно эхо, позади возник гул иных моторов. Ласкьяри обернулась, взглянула на небо.
- Ну вот, - сказала она. - И самолеты тут как тут. Давай вперед! толкнула она Ольшеса кулачком. - Не слушай ты их!
Ольшес глубоко вздохнул и, крикнув: "А ну, пригнись!" - рывком бросил машину вперед. Никто не успел ничего сказать, как Ласкьяри уже выстрелила. Ближайший танк огненным клубком скатился с шоссе и взорвался, второй тоже через секунду охватило пламенем, - а третий затормозил и свернул, ткнувшись в кювет, чтобы пропустить несущийся на него автомобиль. Пехота разбежалась и залегла, и машина промчалась мимо растаявшего заслона, оставив за собой легкий шлейф пыли.
