Если окажется, что я никуда не улечу, прошу считать это письмо шуткой. Когда вернусь, все объясню».
В половине четвертого Павел Петрович отыскал нужную поляну.
— Явился, кретин!-сказал он вслух, выходя на освещенное луной место.
С гиком и свистом выскочили следом из тьмы трое неразлучных друзей из соседнего отдела, Ваня, Веня и Витя.
— Обманули дурака на четыре кулака! — пели они, водя вокруг Павла Петровича скомороший хоровод.
— А мы тут на озерцо порыбачить приехали, вот и решили организовать хохму! — икал от восторга Веня.
— А я с тобой по телефону через полотенце говорил! — делился счастьем Витя.
Мишутин пытался хохотать вместе со всеми, но это у него не очень получалось, потому что хотелось драться. А драться одному с троими — неразумно. Мучаясь от сознания своей беспросветной глупости, Мишутин нечаянно глянул вверх и остолбенел. Вслед за ним мгновенно смолкли и остальные.
Из темного угла неба, неслышно скользя, планировало сияющее огнями огромное и безмолвие нечто. Вот оно неподвижно зависло над поляной. Сверкающее туманное облачко отделилось от него, опустилось и стало окутывать Павла Петровича.
И тут Мишутин рванулся и побежал, проламываясь сквозь кусты.
За ним никто не гнался. Облачко в то же мгновение взмыло вверх. Звездолет, притушив огни стал стремительно подниматься и скоро исчез среди звезд.
О том, что Вася Хребтов делает железного мужика, знала вся деревня. И в том, что он его сделает, коли сказал, мало кто сомневался. У Василия были золотые руки и светлая голова, если бы этим добром распорядиться по-умному, много хорошего совершил бы человек в жизни. Но, как и многие толковые люди, Василий был не дурак выпить, а потому дальше слесаря и не продвинулся, выше изобретателя-самоучки не поднялся. Он и проболтался про эту свою затею по пьянке, после пожалел, да что делать.
Однако время шло, а железного мужика так никто и не видел. Самые бестактные, а таких, надо сказать, в деревне было большинство, поэтому бестактность называли простотой, время от времени спрашивали Василия о достигнутых успехах, на что изобретатель отвечал про технические трудности. Вася сильно похудел, временно перестал пить, и было видно, что собирать железного мужика — дело трудное и, пожалуй, даже невозможное без специальных знаний и мощной материальной базы. Так, во всяком случае, говорил учитель физики, постоянно носящий печать большой учености на лице и ничего не умеющий сделать своими руками.
Словом, со временем сомневающихся становилось все больше и больше, они по простоте своей подшучивали над изобретателем за глаза и в глаза, понятия не имея, что в природе существуют творческие неудачи, за которые даже в солидных институтах премии назад не отбирают.
К счастью, о творческих неудачах ничего не знал и сам Василий. Да и откуда было знать самоучке о таких тонкостях! В общем, так или иначе, наступил день, когда железный мужик по имени Христофор был готов. Сбежалась вся деревня, когда, поддерживаемый за железную руку создателем, он неуклюже вышел на улицу.
Христофор был оранжевым, как трактор, он шел, медленно ступая по накатанной дороге обутыми в куски автопокрышек ногами, оставляя глубокие следы от усиленного болтами протектора. Василий равнодушно здоровался с обалдевшими односельчанами, изредка останавливался, и все видели, что двуногая машина тоже останавливается, хотя изобретатель в этот момент и не дотрагивается до нее. И это было, пожалуй, самым ошеломляющим. Внутри Христофора жужжали электромоторчики, щелкало реле, иногда Василий о чем-нибудь громко спрашивал своего попутчика, на что тот отвечал скрипучим голосом, учтиво повернув большую квадратную голову: «Да, Вася!» или «Нет, Вася!» И они шли дальше.
Согласные помочь «обмыть» что-нибудь всегда найдутся. Если кто этому не верит, пусть проверит и убедится сам.
Зимний день недолог. Вечером, когда зажглись фонари и все деревенское население привычно скрылось за ставнями, по улице шли двое. Один, блестевший в неверном свете, словно голый, держался твердо; второй, поддерживаемый первым, то и дело скользил, повисая на крепких руках друга, пел, стремясь достичь максимальной громкости: «В этот час ты призналась, что нет любви!» Пропев малочисленные слова песни, он на какое-то время умолкал, потом останавливался, покачиваясь, и говорил попутчику:
Христофор, я тебя породил — я тебя и развинтю!
Пошли, Вася, у меня аккумуляторы садятся! — отвечал смиренно Христофор.
После непродолжительной паузы — в это время, очевидно, Вася обдумывал услышанное, пытаясь найти в нем тайный, оскорбительный для себя смысл, которого, конечно, не было, — снова темпераментно зазвучала песня: «В этот час ты призна-а-а-лась!..»
Утром из района приехала милицейская машина. Мающийся с похмелья изобретатель доверия не внушал и изобретателем не выглядел. Однако ФИО и год рождения совпадали, и тогда пожилой старший лейтенант прямо так и сказал:
Гражданин Хребтов, нам сообщили, что вы незаконно построили и эксплуатируете самоходного железного человека…
Большинство людей самоходные, и очень многие считают себя железными, — туго, но хитро ответил Василий.
Но пожилой старший лейтенант служил в милиции давно, много лет работал в ГАИ, видал на своем веку всяких умельцев, поэтому он сказал строже:
— Вы сконструировали машину и обязаны предъявить ее на регистрацию, а мы, прежде чем зарегистрировать ее, должны проверить законность приобретения материалов для ее изготовления и Удостовериться, что машина удовлетворяет требованиям безопасности.
— Дак со свалки все! — с надеждой воскликнул изобретатель.
— И краска тоже? — по-милицейски спросил милиционер.
— Христофор, иди сюда! — громко позвал Вася и вздохнул.
Шумно вытерев в сенцах обувь, Христофор вошел в дом и воспитанно поздоровался. Старший лейтенант вздрогнул, слегка побледнел, но бдительность не потерял, потому что был хорошим сотрудником.
— Где… гм-гм-м… вы были? — спросил он.
— Колол дрова, товарищ старший лейтенант! — по-военному отчеканил Христофор скрипучим голосом и весь звякнул.
И милиционер привычно засомневался: может или не может машина говорить ему «товарищ»? Может, все-таки — «гражданин»? Но поправлять не стал, потому что точного ответа на трудный вопрос не знал.
— Я должен вас осмотреть! — тоном, не терпящим возражений, сказал он вслух. И опять засомневался: «А должен ли? А может, на это дело ордер требуется?» Но никто, конечно, его сомнений не заметил. И никто, конечно, не возражал.
