У Катюши был свой велосипед – красивый, новенький, безумно дорогой, того нежно-розового цвета, от которого млеют все девчонки в возрасте до пятнадцати лет. Среди грязных, украшенных драными наклейками, цепочками, птичьими косточками и трещотками из игральных карт великов мальчишек он смотрелся «роллс-ройсом» среди «запорожцев». Катины родители могли себе позволить для дочери самое лучшее. Но в последнее время девочка предпочитала кататься на раме у Генки, проверяя таким образом верность своего фаворита.
И Генка проверку выдерживал с честью! В тот же вечер, когда Катюша впервые попросила покатать ее, а потом пожаловалась на жесткую раму, он отыскал на свалке старое мотоциклетное сиденье и при помощи ножа и веревок соорудил мягкий и довольно удобный валик. От этого стало похоже, будто на раму надели глушитель, но Королева такой подход восприняла благосклонно, а это все окупало. С тех пор Катюша передвигалась только таким образом. Вот и сейчас она облокотилась на широкий руль Генкиного «байка» и, щурясь, смотрела на цистерну.
– Это здесь? – болтая в воздухе ножкой, поинтересовалась она у своего водителя. Ветер, взявший разгон где-то у подножия резервуара, взлетел на холм и, подхватив ее золотистые волосы, швырнул их в Генкино лицо.
– Здесь… – голос его вдруг стал хриплым и сухим, будто горло покрылось глубокими трещинами и слова застревают, теряются в них. До боли в животе ему хотелось уткнуться носом в эти мягкие душистые локоны. Так захотелось, что задрожали крепко сжимающие руль пальцы.
– Ну, так чего ждем? – не оборачиваясь, Катюша довольно улыбнулась. Торчащим из босоножки пальцем она зацепила трещотку, и та приглушенно щелкнула по спицам колеса. – Поехали?
– Нельзя туда ехать! – внезапно вмешался Пузырь. Его расплывшаяся физиономия была еще краснее обычного, толстые, как оладьи, щеки висели едва не на плечах, а футболка намокла от пота. – Мне мама говорила…
– Ме мямя гавалиля, – скривившись, передразнил его Генка. – А тебе мама не говорила, чтобы ты жрал меньше? Из-за тебя, свинья жирная, час сюда добирались!
Пузырь обиженно насупился, но промолчал – сказанное было чистой правдой. Во время поездки группе приходилось то и дело останавливаться, чтобы дать раскрасневшемуся Сашке догнать их и немного отдохнуть.
– Большая… – глядя на цистерну, задумчиво сказал Стас. – Геныч, ты не говорил, что она такая большая!
– А самому головой подумать слабо? – разозлился вожак. – Знаешь, какой он здоровый? Где он, по-твоему, жить должен? В ведре, что ли?
Стас неопределенно пожал плечами, как бы не опровергая, но и не соглашаясь с доводами. Он пристально смотрел на цистерну, будто мысленно обмерял ее рулеткой.
– А кто там живет? – робко поинтересовалась Лысик.
Она все и всегда делала очень робко. Со стороны могло показаться, будто девочка боится, что ее могут обидеть, обозвать, ударить, но на деле это было совсем не так. Риту никто не бил и даже обижали ее не больше других. Просто она всегда вела себя так, будто смирилась. Она напоминала перегоревшую лампочку – тусклую, безучастную, выгоревшую изнутри. Никому не нужную.
– Конь в пальто, – огрызнулся Генка. Лысика они подобрали уже по дороге, и потому подробностей она не знала, но что-то ей объяснять вожак считал ниже своего достоинства.
– Кракен, – ответил вместо него Стас. По голосу было слышно, что он ну ни капельки не верит в официальную цель их визита. Бросив мрачный взгляд на загорелую Катю, он презрительно сплюнул в дорожную пыль и счел нужным добавить: – Геныч говорит, что он там Кракена видел.
– Ну ты дебил! Не видел я его! – заорал Генка.
– А чего ж ты нас сюда приволок? – Стас вновь сплюнул сквозь зубы. Этому трюку он научился совсем недавно. – Чего мы сюда перлись, раз здесь нет нифига?
– Не, ну ты точно дебил! – Генка постучал костяшкой согнутого пальца себе по лбу. – Все пацаны знают, что он тут есть…
– Я не знал, – вставил свое веское слово Пузырь.
– А ты и не пацан, ты баба жирная! – отбрил его Генка. – Еще раз перебьешь – всеку! Понял?
Побледневший Пузырь утвердительно тряхнул головой, отчего его щеки и складки на шее колыхнулись, как застывший холодец. Когда Генка серчал на Пузыря и «всекал» ему, это было больно.
– Короче… – восстановив порядок, Генка успокоился и вернулся к своей обычной манере разговора. – Пацаны говорят, что он только этим летом тут завелся. До этого сто раз сюда ездили – не было. И еще… говорят, что это он братьев Копытиных сожрал…
Все невольно притихли. Даже Катюша, которая вроде бы находилась на своей волне и не вмешивалась в разговор, перестала болтать ногами и с интересом прислушалась. Про братьев Копытиных в их городе ходили самые разные слухи. Хулиганы и оторвы, однажды они пропали все трое разом. Через месяц их нашли. Мертвых.
Гришка Подольский, который был лучшим другом самого младшего Копытина и потому присутствовал на похоронах, говорил, что хоронили братьев в закрытых гробах. На поминках он подслушал разговор двух уже изрядно поддатых гостей. Гришка зуб давал, что слышал, как один из мужиков сказал:
– И все трое – без головы!
После того случая в городе было много шума. Родители еще долго загоняли детей домой, едва на улице чуть-чуть темнело, милиция шугала мальчишек из подвалов и с чердаков, а сами мальчишки передавали из уст в уста страшилки о жуткой смерти братьев Копытиных, обраставшие новыми и новыми невероятными подробностями. Но по-настоящему никто ничего не знал.
– А еще его пацаны с «пятьдесят шестого» видели, – продолжал Генка. – Они раньше сюда ездили покрышки жечь, а потом, как Кракена увидели, сразу перестали. Поэтому они теперь в Гнилой балке тусуются. Косой говорит – у него три щупальца, и на каждом – голова одного из братьев. И все головы – живые…
– «Пятьдесят шестым» соврать – раз плюнуть! – скривившись, перебил его Стас. – Косой прошлым летом всем трындел, что он летающую тарелку видел. Ты и этому веришь?
– А че?! Может, и видел?! – Генка не был бы лидером, если бы не умел отстаивать свое мнение. – Чем докажешь, что нет?
– Я у бабушки в деревне тоже… – начал было Пузырь.
– Заткнись! – оба спорщика рявкнули на него одновременно, и Сашка испуганно стих, по-черепашьи втянув голову в плечи.
Только теперь все осознали, что на корабле созрел бунт. Капитан Гена сверлил недобрым взглядом мятежного штурмана Стаса, а тот в свою очередь хмуро разглядывал его, выискивая слабину, брешь, в которую можно будет ударить. И тогда Генка понял, что подставился. Но отступать уже было поздно, ведь на раме, с безмятежной улыбкой поглядывая в их сторону, сидела золотовласка Катюша, и ее кудрявые локоны приятно щекотали Генке предплечья всякий раз, когда она поворачивала голову.
