Эмилия. Неправда!
Коленатый. Назовите вашего сообщника.
Эмилия. У меня нет сообщников.
Коленатый. Не отпирайтесь! Нам все известно. В каком году вы родились?
Эмилия. (дрожа). В тысяча пятьсот восемьдесят пятом.
Коленатый. А теперь выпейте полный стакан.
Эмилия. Не хочу! Оставьте меня!
Коленатый. Вы должны! Полный! Немедленно!
Эмилия. (в страхе). Что вы со мной делаете? Бертик!.. (Пьет.) Голова кружится…
Коленатый. (встает и грозно приближается к ней). Как ваше имя?
Эмилия. Мне дурно. (Падает со стула.) Коленатый. (подхватывает ее и кладет на пол). Как ваше имя?
Эмилия. Элина… Макро…
Коленатый. Не лгите! Вы знаете, кто я? Я священник. Вы мне исповедуетесь.
Эмилия. Pater… hemon… hos… eis… en uranoisi.[37]
Коленатый. Как ваше имя?
Эмилия. Элина… пулос.
Коленатый. Череп!.. Господи, прими душу грешной рабы твоей Эмилии Марти… м-м-м-м in saeculorum, amen…[38] Кончено. (Обернув череп черным сукном, подносит его Эмилии.) Встань! Кто ты?
Эмилия. Элина. (Падает в обморок.)
Коленатый. (опускает ее на землю так, что слышен шум падающего тела). Проклятие! (Встает и откладывает в сторону череп.)
Грегор. В чем дело?
Коленатый. Она не лжет. Снимите эти тряпки. Скорей! (Звонит.) Доктора, Грегор!
Кристина. Вы отравили ее алкоголем.
Коленатый. Немножко.
Грегор. (выглянув в коридор). Скажите, пожалуйста, здесь есть врач?
Входит Доктор.
Доктор. Господин Гаук, мы ждем вас уже битый час. Собирайтесь домой.
Коленатый. Постойте; помогите сначала ей, доктор.
Доктор. (нагнувшись над Эмилией). Обморок?
Коленатый. Отравление.
Доктор. Чем? (Став на колени, нюхает.) Ага. (Встает.) Уложите ее куда-нибудь.
Коленатый. Отнесите ее в спальню, Грегор. Вы ведь ближайший родственник.
Доктор. Есть там теплая вода?
Прус. Есть.
Доктор. Отлично. Одну минуту. (Пишет рецепт.) Черный кофе, понятно? А с этим рецептом — в аптеку. (Идет в спальню.)
Коленатый. Итак, господа…
Входит Горничная.
Горничная. Мадемуазель звонила?
Коленатый. Ну конечно. Она хочет черного кофе. Крепкого-крепкого черного кофе, поняла, Лойзичка?
Горничная. Хи-хи, откуда вы знаете?
Коленатый. Ну вот. А с этим сбегай в аптеку. Живо.
Горничная уходит. (Садится на авансцене.) Будь я проклят, но все это не выдумка.
Прус. Да уж сразу видно. Поэтому не надо было ее спаивать.
Гаук. Я… я… не смейтесь, но я ей безусловно верю.
Коленатый. И вы, Прус?
Прус. Вполне.
Коленатый. Я тоже. А что из этого следует?
Прус. Что Грегор получит Лоуков.
Коленатый. Гм, и это вам очень не нравится?
Прус. У меня уже нет наследника.
Грегор возвращается с рукой, перевязанной платком.
Гаук. Как она себя чувствует?
Грегор. Немножко лучше. Укусила меня, ведьма. Знаете, я ей верю!
Коленатый. К сожалению, мы тоже.
Пауза.
Гаук. Боже мой, триста лет! Три-ста лет!
Коленатый. Господа, полнейшая тайна, понятно? Кристинка!
Кристина. (содрогнувшись). Триста лет! Это ужасно!
Горничная входит с кофе.
Коленатый. (Кристине). Возьми кофе, Кристиночка, отнеси мадемуазель. Побудь у нее сиделкой, ладно?
Кристина уходит в спальню, Горничная в коридор. (Проверяя, закрыты ли двери.) Так. А теперь, господа, пораскинем мозгами, что нам с ним делать.
Грегор. С чем?
Коленатый. Со средством Макропулоса. Существует рецепт на триста лет жизни. И он может быть в наших руках.
Прус. Он у нее за корсажем.
Коленатый. Можно извлечь его оттуда. Господа, это дело сулит… невообразимые возможности. Что мы сделаем с этим рецептом?
Грегор. Ничего. Рецепт принадлежит мне. Я ее наследник.
Коленатый. Успокойтесь. Пока она жива, вы вовсе не наследник. А она может прожить ещё триста лет, если захочет. Но мы можем заполучить этот рецепт, понимаете?
Грегор. Обманным путем?
Коленатый. Хотя бы. Это так важно… для нас и для всего общества, что… гм… Вы меня понимаете, господа? Неужели оставить рецепт ей? Чтобы всю пользу извлекала она одна, да ещё какой-то проходимец Бомбито? Кому достанется рецепт?
Грегор. Прежде всего — ее потомкам.
Коленатый. Такими потомками хоть пруд пруди. Вы на это особенно не напирайте. Ну вот, скажем, вы, Прус. Если б рецепт был ваш, одолжили бы вы его мне? Чтобы я жил триста лет?..
Прус. Нет.
Коленатый. Вот видите, господа. Значит, нам надо как-то между собой договориться. Что делать с рецептом?
Витек. (встает). Обнародуем средство Макропулоса.
Коленатый. Нет, так, пожалуй, не стоит делать!
Витек. Отдадим его в общее пользование. Всему человечеству! Все люди имеют одинаковое право па жизнь. А живем мы так мало! Боже мой, как коротка человеческая жизнь!
Коленатый. Так что же из этого?
Витек. Это так грустно, господа. Посудите сами: человеческая душа, жажда познания, мысль, труд, любовь творчество, все, все… И на все — шестьдесят лет! Ну что успевает человек за шестьдесят лет?! Чем насладится? Чему научится? Не дождешься плодов с дерева, которое посадил. Не научишься всему, что человечество узнало до тебя. Не завершишь своего дела, не покажешь примера… Умрешь, будто не жил! Господа, до чего коротка жизнь!
Коленатый. Ради всех святых, Витек…
Витек. Не успел ни порадоваться, ни поразмыслить, ничего, ничего не успел, кроме погони за хлебом насущным. Ничего не видел, ничего не узнал, ничего не закончил, даже самого себя — так и остался недоделком. Зачем жил? И стоило ли так жить?
Коленатый. Вы хотите довести меня до слез, Витек?
Витек. Умираем, как животные… Что такое идея загробной жизни и бессмертия души, как не страшный протест против быстротечности жизни? Никогда человечество не мирилось с этой звериной долей. С ней нельзя мириться, она слишком несправедлива! Человек не черепаха и не ворон, ему нужно больше времени. Шестьдесят лет — это рабство! Это слабость, скотоподобие, невежество!
Гаук. Эх-хе-хе, а мне уж семьдесят шесть…
Витек. Наделим всех людей трехсотлетней жизнью. Это будет величайшим событием в мировой истории, освобождением, новым и окончательным сотворением человека. Господи, чего только не успеет добиться человек за триста лет! Пятьдесят лет быть ребенком и школьником. Пятьдесят — самому познавать мир и увидеть все, что в нем есть. Сто лет с пользой трудиться на общее благо. И ещё сто, все познав, жить мудро, править, учить, показывать пример. О, как была бы ценна человеческая жизнь, если б она длилась триста лет! Не было бы войн. Не было бы отвратительной борьбы за существование. Не было бы страха и эгоизма. Каждый человек стал бы благородным, независимым, совершенным — подлинным сыном божьим, а не ублюдком. Дайте людям жизнь, настоящую человеческую жизнь!
