Разговаривая с ним по телефону, она прибегала к иносказательным выражениям. Письма, направляемые ему по факсу, она, как правило, шифровала: каждая буква исходного эпистолярного текста заменялась буквой, стоящей на некоторое фиксированное число мест дальше в АВС, то есть в английском алфавите. Например, «fly at once» становилось «gmz bu podf» при замене каждой буквы следующей за ней в алфавитном порядке. Вот и на этот раз Цибикову пришлось потратить целый час на то, чтобы разобрать ее послание. Впрочем, содержанием письма он остался доволен. Оленина, в частности, признавалась, что «…была бы очень рада принять нашего друга Дмитрия во Франции на основании долгосрочной визы. Оригинал приглашения, денежные средства и заполненные анкеты я передам ему в Варшаве». Сопровождать Павлова в предстоящей поездке в Польшу Цибиков попросил доктора Ситникова, которого долго уговаривать не пришлось.
С помощью приятеля, работавшего до выхода на пенсию резидентом советской разведки в одной из нейтральных стран, Цибиков снабдил их надежными советскими загранпаспортами на имя Васькова Александра Тихоновича (для Ситникова) и Горбункова Семена Ивановича (для Павлова) и обеспечил польскими туристическими визами. Фотографии на паспортах были так мастерски переклеены, что при прохождении пограничного контроля подлинность документов не могла вызвать никаких подозрений. Цибиков вынужден был пойти на нарушение закона, опасаясь запрета на выезд Павлова за границу со стороны ОВИРа и для сокрытия самого факта этой поездки на случай, если у его пациента неожиданно возникнут какие-то проблемы со здоровьем. В глубине души он почему-то надеялся на то, что Оленина, которая совсем недавно развелась со своим французским мужем, уговорит Павлова осесть во Франции на постоянное место жительства. Для большей убедительности Павлов и Ситников везли в своих чемоданах и дорожных сумках (баулах) товары для продажи на самом большом рынке Европы — стадионе имени 10-летия ПНР в Варшаве. В самом конце 80-ых годов, прошлого столетия, когда были открыты границы для частных поездок за рубеж, у советских граждан очень часто не хватало финансовых средств. Тогда-то и родилась идея «коммерчески» оправдать заграничный вояж, и заодно и заработать на сувениры. Советские граждане инвестировали свои «деревянные» рубли в относительно дешевые товары отечественного производства, которые по бросовым ценам реализовывались за границей на местных блошиных рынках. В 1990 г. слово «челнок» основательно потеснило прежде уничижительно-презрительное слово «спекулянт» и стало символом грядущей экономической свободы. Первой страной, разрешившей гражданам СССР вести приграничную торговлю, была Польша. «Поднимая» за одну поездку от 2-х до 10-ти тысяч «зеленых», советские челноки не только учились предпринимательской деятельности, но и помогали полякам пережить прописанную профессором Лешеком Бальцеровичем «шоковую терапию». По совету друга Терехова Павлов загрузился в поездку следующими товарами: тарелки фарфоровые — 10 штук, кипятильники новые — 10 штук, плоскогубцы — 10 штук, мышеловки — 5 штук, электродрель — 1 штука. На самом дне двух его неподъемных баулов располагались ряды банок тушенки, кильки в томате, а также небольшая батарея, состоящая из бутылок водки, шампанского и армянского коньяка. Пассажирский поезд № 9/10 Москва-Варшава «Полонез» отправлялся с Белорусского вокзала в 16.00 московского времени. Пассажиры, простившись с провожающими, быстро заполняли свои купе, раскладывали вещи по полкам и вытаскивали из сумок дорожную снедь и выпивку. От Москвы до Варшавы поезд находится в пути 19 часов 26 минут, — так, что можно было позволить себе немного расслабиться. Проводник вагона, неприступный и важный, как испанский гранд, окинув взглядом багаж Павлова и доктора Ситникова, с ходу заявил: «Перегруз… Запрещено…», — но небольшой знак внимания в виде десятидолларовой банкноты сразу сделал его учтивым и уступчивым. Павлов ехал за границу впервые, и очень волновался: как там будет, как его поймут, хорошо ли примут. Доктор Ситников, напротив, был спокоен, поскольку ехал в Варшаву уже во второй раз. В 1989–1990 гг. он также успел побывать в Финляндии и даже в «настоящей капиталистической стране» — Федеративной Республике Германии. Еще на перроне он с видом знатока сообщил Павлову некоторые подробности предстоящей поездки и проинструктировал, как в той или иной ситуации он должен себя вести:
— Первый польский город, который мы увидим после Бреста, называется Тересполь. Здесь к нам придут польские пограничники, которые обязательно спросят о цели поездки. Их задача — распознать по ответу пассажира кто он: честный турист или нарушитель закона. Вы обязаны отвечать на все вопросы пограничника. Несмотря на наличие у вас польской визы, окончательное решение впускать вас в Польшу или нет, принимает именно он. Отвечайте спокойно, что едете в Варшаву на отдых.
— Как насчет осмотра вещей? — волновался Павлов, в связи с дорогим украшением, которое он перевозил в банке из-под говяжьей тушенки.
Двоюродная сестра Людмила уговорила его «толкнуть» в Варшаве за свободно-конвертируемую валюту старинное янтарное ожерелье, доставшееся ей в наследство от матери. Валюта нужна была ей для покупки кооперативной квартиры на улице Давыдковской у отъезжающей в Израиль знакомой еврейской семьи.
— Когда поезд пройдет через специальное депо, где у него сменят колёса, он въедет на Варшавскую сторону брестского вокзала. С этого момента мы официально окажемся на польской территории. Здесь таможенники могут прийти повторно — предупредил доктор Ситников, и Павлов на мгновение испытал какое-то неприятное предчувствие. Дежурный объявил отправление. Затем из репродукторов, громко и хрипло, полилась музыка, и поезд тронулся. Как и следовало ожидать, на перроне Белорусского вокзала исполнялся ля минор № 13, известный дорогому читателю, как полонез «Прощание с Родиной». Сей музыкальный шедевр был написан в 1794 г. революционером-республиканцем Михаилом Клеофасом Огинским незадолго до того, как он вынужден был драпать на Запад на всех перекладных, не надеясь вернуться в Польшу (Полонию) никогда. Он, видите ли, принимал участие в антироссийском национально-освободительном восстании под руководством Тадеуша Костюшко, которое, как и бунт декабристов в России в 1825 году, закончилось для его зачинателей весьма и даже очень плачевно. Павлов и доктор Ситников ехали в спальном вагоне. Купе было на троих, но к ним так никто и не подсел. Поезд показался Павлову крайне необычным — и купе проводника с другой стороны, и туалеты в тамбуре. Но необычнее всего было само купе: с одной стороны его было две обычные полки, а с другой — вешалки, полки, лестница (чтоб лезть наверх), и столик, который при желании можно было поднять и превратить в раковину с водой, а над столиком — шкафчик с зеркалом.
