Но Питер не стал менять маршрут, чтобы предоставить Саксу лучший обзор.
– Заглянешь туда, когда будешь Стефаном Линдхольмом, – сказал он, усмехнувшись. – Сделай это частью своей работы для «Биотика».
И они полетели дальше. Ночью они приземлились на разбитых холмах к югу от равнины Исиды, на высокой стороне Большого Уступа. Сакс направился к входу в туннель, через который выбрался в служебное помещение на вокзале Ливия, маленьком железнодорожном комплексе на пересечении линии Берроуз-Эллада и недавно проложенной ветки Берроуз-Элизий. Когда подошел очередной поезд в Берроуз, Сакс выскользнул из-за двери и присоединился к толпе. Он доехал до главной станции Берроуза, где его встретил парень из «Биотика». Тогда-то Сакс и стал Стефаном Линдхольмом, впервые прибывшим в Берроуз и на Марс.
Тот сотрудник из «Биотика», кадровый секретарь, сделал Саксу комплимент по поводу его ловкой походки и повел в квартиру-студию на горе Хант, неподалеку от центра старого города. Лаборатории и офисы «Биотика» расположились у подножия горы, а их панорамные окна выходили на Парк-Канал. Только такой дорогой район и мог подойти ведущей в проекте терраформирования биоинженерной компании.
Из окон офиса «Биотика» Сакс видел обширную часть старого города. Сперва он решил, что здесь почти ничего не изменилось. Правда, спустя минуту он понял, что ошибся. Теперь стены горы еще гуще прочерчивали стеклянные окна. Четкие горизонтальные линии медного, золотого, металлически-зеленого или синего цвета буквально бросались в глаза, и казалось, что в горе пролегали слоями по-настоящему удивительные минералы! Исчезли и купола, покрывающие холмы-останцы. Сейчас здания привольно раскинулись под гигантским куполом, который укрывал девять холмов и даже ближайшие окрестности. Развитие технологии достигло нереальных высот – купола могли укрывать обширный мезокосм! Сакс слышал, что одна из транснациональных корпораций собиралась укутать подобным образом даже каньон Гебы, проект, однажды предложенный Энн в качестве альтернативы терраформированию (альтернатива, над которой Сакс тогда посмеялся). А сейчас ее претворяли в жизнь! Никогда не стоит недооценивать потенциал материаловедения, сейчас это стало очевидно.
Парк-Канал и широкие бульвары, разбегающиеся между останцами, зеленели, разрезая оранжевые плитки крыш. А двойной ряд соляных колонн до сих пор высился у голубого канала! Однако, хотя в Берроузе и появилось множество новых зданий, очертания города были прежними… но не совсем. Теперь городская стена лежала далеко за пределами девяти останцев, и вокруг был укрыт приличный участок земли, в основном уже застроенный.
Кадровый секретарь провел Сакса по «Биотику», знакомя его с бо́льшим количеством людей, чем тот был в состоянии запомнить. Затем его попросили с утра пораньше явиться с отчетом в лабораторию и предоставили остаток дня на обустройство.
Как Стефан Линдхольм, он планировал проявлять признаки интеллектуальной энергии, готовности общаться, любопытства и энтузиазма, поэтому весьма правдоподобно – район за районом – исследовал Берроуз. Он прогуливался туда-сюда по дорожкам, заросшим травой, и размышлял о загадочном феномене роста городов. Культурный прогресс не имел подходящих физических или биологических аналогий. Сакс не видел объективных причин, по которым нижняя оконечность равнины Исиды должна стать местом для крупнейшего поселения на Марсе. Ни одна из реальных причин, побудивших основать здесь город, не объясняла ничего должным образом. Насколько он знал, город возник как обычная станция на ветке из Элизия в Фарсиду. Может, именно благодаря стратегической незначительности он и процветал, поскольку то было единственное поселение, не разрушенное и не поврежденное в 2061 году. Вероятно, именно поэтому рост в послевоенные годы начался как раз отсюда. Какая ирония! По аналогии с моделью прерывистого равновесия можно было утверждать, что этот конкретный вид чудом пережил катастрофу, уничтожившую все живое, и получил экосферу для своего будущего развития.
И, без сомнения, изогнутая, словно лук, форма региона с его архипелагом столовых гор производила впечатление. Пока Сакс шагал по бульвару, ему казалось, что девять останцев разбросаны случайным образом, и каждый из них немного отличается от другого. Грубые скальные стены были испещрены характерными выступами и гладкими участками, навесами и трещинами, а теперь еще и горизонтальными линиями ярких зеркальных окон. Плоское плато каждой горы венчали дома и парки. С любой точки улицы всегда можно было рассмотреть парочку останцев, разбросанных, как величественные соборы, и пейзаж был весьма приятен глазу. А если подняться на лифте на плато любой из гор (они высились над Берроузом на добрую сотню метров) – можно было вдоволь любоваться окрестностями. Отсюда открывался потрясающий вид, а обзор был больше, чем обычно бывает на Марсе, поскольку город находился на дне чашеобразного углубления. И поэтому было видно все – от плоской равнины Исиды на севере до угрюмого подъема к Сирту на западе и склона Большого Уступа, закрывающего южный горизонт, словно Гималаи.
Берроуз, 2100 год
Конечно, вопрос, повлиял ли прекрасный вид на становление города, оставался открытым… Занятно, но ряд историков утверждали, что многие древнегреческие поселения были основаны исключительно ради вида, открывавшегося с места их основания. В общем, и этот фактор был вероятен. Так или иначе, но Берроуз стал оживленным местом с населением около ста пятидесяти тысяч человек. Он стал самым крупным марсианским городом. И по-прежнему рос.
Вечером, после длительной прогулки, Сакс отправился на внешнем лифте вверх по стене горы Бранч, центральной в северном парке. Именно с ее плато он увидел пригороды, усеянные новостройками вплоть до стены купола. Даже вокруг отдельно стоящих останцев за пределами купола кипела работа. Определенно, здесь достигло своей критической массы нечто вроде коллективного психоза. Стадный инстинкт сделал из Берроуза столицу, общественный магнит, сердце событий. Групповая динамика людей всегда чрезвычайно сложна и даже – Сакс скорчил гримасу – необъяснима.
К несчастью, «Биотик» в Берроузе тоже оказался пресловутой динамичной группой. Вскоре Сакс обнаружил, что определить свое место в толпе ученых, корпящих над проектом, ему будет непросто. Он потерял этот навык – находить свое место в команде, а вернее, никогда его и не имел. Максимальное число отношений в любом сообществе исчислялось по формуле n(n–1)/2, где n представляло собой количество людей. Здесь трудилось несколько тысяч сотрудников, а значит, число возможных взаимоотношений составляло 499 500. Саксу казалось, что такие цифры абсолютно абстрактны. Даже 4950 возможных взаимоотношений в группе из ста человек – гипотетический «расчетный предел» размеров группы – казалось гигантским числовым значением. Во всяком случае, так обстояли дела в Андерхилле, когда у них был шанс это проверить на практике.
Иными словами, сейчас ему было необходимо найти наименьшую группу внутри «Биотика», что Сакс и собирался предпринять. Конечно, он знал, что разумно в первую очередь сконцентрироваться на собственной лаборатории. Он присоединился к ней, как биофизик, что оказалось немного рискованно, но ставило его на нужную ступень. И он надеялся удержаться на плаву. В противном случае он всегда может заявить, что пришел в биофизику из физики, что было правдой. Его начальницей оказалась японка по имени Клэр, женщина средних лет, близкая ему по духу, которая хорошо справлялась с работой. Она охотно включила Сакса в команду, занимавшуюся дизайном растений второго и третьего поколений для покрытых ледниками регионов северного полушария. Недавно гидрированные земли Марса предоставляли потрясающие возможности для ботанического конструирования, поскольку у конструкторов уже не было необходимости создавать все виды на основе пустынных ксерофитов. Сакс предвидел это с самого начала, когда в 2061 году впервые увидел поток, с ревом бегущий вниз по каньону Мелас. И теперь, сорок лет спустя, он действительно мог заняться чем-то стоящим.
Сакс с воодушевлением принялся за работу. Сначала он ознакомился с тем, что уже было представлено в северных регионах. Читая запоем в своей обычной манере и просматривая видеозаписи, он выяснил, что атмосфера до сих пор оставалась разреженной и холодной, и весь лед, выходящий на поверхность, истончался, пока его верхний слой не превращался в кружево. Это означало, что появлялись миллиарды карманов, в которых могла зародиться жизнь. И одной из первых широко распространившихся форм стали снежные водоросли. Им добавили свойства фреатофитов, поскольку, когда лед начал очищаться благодаря всепроникающим ветрам (они-то как раз и разносили мелкие частицы), он сразу покрылся соляной коркой. Генетически сконструированные, устойчивые к соли водоросли показали себя очень хорошо. Они росли в ноздреватой поверхности ледников, а иногда и прямо во льдах. А поскольку они были темнее – розовые или красные, черные или зеленые, – лед под ними таял, особенно в летние дни, когда температура поднималась выше точки замерзания. Естественно, в такие моменты с ледников начинали сбегать быстрые ручьи. Однако на Марсе существовали и другие участки, вроде вечной мерзлоты, как в полярных и горных регионах Земли: разнообразия хватало и здесь.
