Было очень тихо. Коридор впереди казался нескончаемо длинным и темным. Не выдержав, я взял Меч в руки и вошел во тьму. Клинок был холодным даже сквозь кожаные ножны.
— Темнота — это ерунда, — громко сказал я. — Это не страшно. И то, что я уже не маленький, — тоже. Ерунда…
— Тебе теперь все ерунда, сынок, — послышалось впереди. И я замер.
— Папа? — Слова почему-то давались с трудом.
— Да, — прозвучало из темноты. — Удивительно, что ты меня не забыл. Мать ты предал очень даже просто.
— Это ты ее предал, — прошептал я, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.
— Я не предавал, Даня. Это была наша жизнь. Взрослая. И тебе ее не понять.
— Ты не можешь здесь быть, — сказал я и протянул руку. Пальцы наткнулись на что-то мягкое и теплое. Папа всегда любил костюмы из тонкой шерсти, он только их и носил. Но я отдернул руку, словно коснулся змеи.
— Почему не могу? Мне все объяснили. Я даже знаю, что ты здесь делаешь. Тебе хочется поиграть в войну, сынок?
— Нет, — прошептал я.
— Хочется. Ты всегда таким был. Тебе нравилось все ломать и рушить с самого детства. Убегал из дома… лгал мне. Сколько я тебя ни наказывал, это не помогало.
Я отступил на шаг. А папа продолжал:
— Хочешь знать, почему мы с мамой разошлись?
— Нет! — крикнул я. Но отец не слушал.
— Из-за тебя, Данька. Мать не захотела воспитать из тебя нормального интеллигентного человека. Она потакала всем твоим капризам. Она делала из тебя подлеца. Вот и добилась своего.
— Уходи! — крикнул я, прижимаясь спиной к стене. — Уходи! Это все неправда!
— Правда. Ты же сам об этом думал, когда я ушел от вас. А теперь готов прогнать еще раз.
Я молчал.
— Проблемы со слухом? — почти ласково спросил папа. — Ничего, беседа у нас будет долгой. Может быть, еще не поздно сделать из тебя человека. Я попробую. Все-таки ты мой сын. Я должен попытаться… Подойди ко мне.
— Ты знаешь, что у меня в руках? — спросил я, давя панику.
— Догадываюсь, Даня. Но ты ничего не сделаешь. Я же твой отец.
— Ты не он. Ты — самое плохое, что я о нем думаю.
— Не смеши меня, сынок. Ты помнишь, что я тебе всегда говорил: проступок подлежит наказанию? Ты слишком многое натворил, и если я сейчас тебя не остановлю…
— Выйди на свет, папа, — сказал я и вдруг почувствовал, как исчезает страх. Отец замолчал.
— Ты боишься, папа? — спросил я. — Боишься? Чего? Света или того, что я уже не помню твоего лица?
— Не пререкайся! — крикнула темнота. Но теперь страх был в ее голосе.
— Ты помнишь, как наказывал меня, папа? Всегда по вечерам, чтобы у меня была ночь на размышления. А может, ты просто чувствовал себя сильнее и справедливее — в темноте? Что ты молчишь, папа?
Я уже шел по коридору, пятился, и за спиной был свет. Вслед мне звучало что-то неразборчивое про маму, и про то, что я во всем виноват, и про то, что я маленький фашист и убийца, который хочет побыстрее стать взрослым негодяем. Но я уже вышел из коридора. В комнату, где было светло и откуда вел еще один коридор — широкий, нестрашный. Спиной ко мне, вглядываясь в коридор, стоял Лэн. В руках у него был тот же Меч.
— Ты настоящий или просто испытание? — спросил я Лэн мгновенно развернулся, и мне стало не по себе.
Лэн, кажется, был настоящим. Испуганный взгляд, волосы взлохмачены. И смотрел он на меня так же, как я на него: «Ты настоящий или нет?»
— Ты… ты Данька? — осторожно спросил Лэн.
— А ты Лэн?
Мы глупо смотрели друг на друга, потом Лэн неуверенно улыбнулся. Сказал:
— Я-то настоящий.
— А откуда ты здесь взялся? — подозрительно спросил я.
— Оттуда же, — скосил вверх глаза Лэн. — Если Настоящий меч может служить сразу многим… — он не закончил.
— Здо#рово, — признался я. — Мне и в голову не пришло.
— А ты уже чего-нибудь испугался? — спросил Лэн.
— Да так, мелочи… А ты?
— А я только появился. Стою, думаю, куда идти, — и вдруг ты.
— Я в той стороне все проверил, — похвастался я. — Это простой Лабиринт, без разветвлений. Пошли в эту дверь.
— Давай.
Проходя мимо Лэна, я словно случайно тронул его за плечо. Вроде бы все было без подвоха. И мы пошли по коридору, я впереди, Лэн следом.
— Может, я впереди пойду? — тихо спросил Лэн через минуту. Коридор становился все темнее и темнее.
— Зачем? — насторожился я.
— Ну… вдруг ты мне не доверяешь. Думаешь, что я не настоящий…
Я даже засмеялся от такого признания. И спросил:
— А ты веришь, что я — Данька?
— Да, — заверил Лэн. — Зачем бы мечу подсовывать мне такое испытание? Я тебя не боюсь. Мы ведь друзья.
— Ну и я тебя не боюсь, — сказал я. Тьма стала совсем густой, никакого просвета. И даже впереди не угадывалось выхода.
А действительно ли я не боюсь Лэна? Все-таки в нем есть Тьма… И если сейчас… Я замотал головой, отгоняя предательский страх. И попытался думать логически. Если Лэн настоящий — а так оно, наверное, и есть, то бояться его не надо. Если же нет, если Меч все-таки придумал для меня еще одну подлую проверку… Мне же вовсе не так страшно, как раньше. Значит, этот страх не самый главный. И его можно побороть самому.
— Данька… — Рука Лэна легла мне на плечо. — Давай я пойду впереди.
От его прикосновения я вздрогнул. И отказываться от предложения мне уже не хотелось. Но я все-таки спросил:
— А почему ты хочешь пойти первым?
— Я к темноте привык, — просто сказал Лэн и обогнал меня. Минуту мы шли молча, лишь временами я касался его плеча, проверяя, не разминулись ли мы.
А потом Лэн вскрикнул, впереди послышался шум. Я рванулся вперед… и голова словно взорвалась от боли.
Первое, что я почувствовал, очнувшись, — это рукоять Меча, давящая в щеку. Я лежал на полу, меч подо мной… А вдали затихали шаги и смутно знакомые голоса. Я оперся о пол, пытаясь подняться, и пальцы скользнули по процарапанным в камнях бороздкам.
Летящие.
Летящие, которых не могло быть в Лабиринте. Их и не было конечно, это только мой страх… или страх Лэна. Я встал, затаив дыхание, вслушиваясь. Шаги исчезали, Летящие уходили назад по Лабиринту. И я, конечно же, мог их догнать… освободить Лэна.
Только вот в чем беда — я не боюсь Летящих. И то, что они похитили Лэна, меня не пугало. Если Лэн настоящий — то он сам должен справиться.
— Извини, — сказал я в темноту. — Каждый сам дерется со своим страхом. Извини.
И пошел по коридору дальше. Минуту, две, три… Было совсем тихо. И лишь по дуновению воздуха на лице я понял, что вышел из коридора в очередную комнату. Большую, но абсолютно темную.
