Кэтрин Куртц - «Если», 1996 № 04

Мамонт затрубил снова, проглотил пару охапок травы, продолжая косить на меня глазом. Убедившись наконец, что я — вовсе не бесстрашный охотник на мамонтов, он отогнал стервятников, изучил трупы, с отвращением фыркнул и скрылся в лесу столь же тихо, как и появился.

А я-то радовался прошлой ночью, что за городом уже не встретишь оборотня!

В общем, везет не только утопленникам.

Что ж, хватит искушать судьбу, пора возвращаться туда, где стоит повозка, а то еще лошади учуют мамонта и решат, что лично им в городе спокойнее. Гаррет, конечно, парень неплохой, но здоровье, сами понимаете, дороже.

Моя повозка стояла на перекрестке, мимо катились запряженные осликами тележки и фланировали фермерские семьи, а я размышлял, куда мне податься — то ли к дому, в котором держали под замком Младшего, то ли к знакомой ведьме Тарпа.

Откровенно говоря, решение уже было принято, я просто пытался сообразить, зачем еду на ферму — ради дела или чтобы еще хоть немного отодвинуть неминуемое. Причем меня не смущало, что оба места находятся в одном направлении и что ферма ближе, чем дом ведьмы.

Но прошлого не изменишь, отлив не остановишь, а свою натуру, размышляя над скрытыми мотивами, не переделаешь. Правда, каждый из нас постоянно себя чем-то удивляет, и никто не ведает, почему.

— К дьяволу! Поехали!

Одна из лошадей оглянулась. Мне не понравился ее взгляд. Похоже, лошадки собирались поразвлечься.

Ну почему они всегда так со мной поступают? Признаюсь как на духу — я категорически отказываюсь понимать женщин и лошадей.

— Даже не думай, — предупредил я. — Не то пойдешь на мыло. Трогай.

Лошади подчинились. Все-таки им, в отличие от женщин, можно объяснить, кто в доме хозяин.

Эти малоприятные размышления вновь воспламенили во мне желание поквитаться с теми, кто, если использовать мое собственное выражение, отправил на мыло Амиранду.

Поворот на ферму я сумел отыскать с третьей попытки. Земля была вытоптана настолько, что никакие следы на ней не отпечатывались; вдобавок поворот скрывали кусты. Мне пришлось спешиться, только тогда я обнаружил знак — два молоденьких тутовых деревца. За ними начинался проселок.

С полмили дорога шла густым лесом, в котором было сыро, темно и тихо. Вокруг вовсю резвились слепни и лосиные мухи, к лицу то и дело прилипала паутина. Я потел, ругался, размахивал руками, отгоняя надоедливых насекомых. И кому только взбрело в голову жить в сельской местности?

Проселок вывел меня на ежевичную поляну. Ягоды были крупными и сладкими, и я решил перекусить. Какое-то время спустя мне начало казаться, что за городом не так уж и плохо — пока на меня не набросились комары.

Судя по следам, этой дорогой совсем недавно проехала по крайней мере одна груженая повозка.

Вскоре у меня возникло ощущение, что, сколько бы я ни старался, мне не найти на ферме ничего такого, что могло бы подтвердить мои подозрения и опровергнуть изложенную Младшим версию похищения.

На лесной опушке я спугнул лань с олененком. У меня на глазах они пересекли широкое, когда-то возделывавшееся поле, ныне густо поросшее травой, цветами и молодыми соснами. Трава вымахала мне по пояс, попадались сорняки и повыше. Дорога вела прямиком через поле. Домашних животных видно не было, собаки не лаяли, дымок над крышей дома не вился — словом, никаких признаков того, что на ферме кто-то живет.

Тем не менее я выжидал, давая лесному зверью время привыкнуть к незваному гостю.

Вдалеке лиловели холмы Боуга, на склонах которых располагались лучшие карентийские виноградники. Вполне может быть, что прежние владельцы фермы не подозревали о магии, покров которой окутывает холмы, а когда узнали, поспешили съехать.

Неожиданно мои мысли перескочили на Донни Пелл. Девушка, которая родилась в довольно зажиточной семье и несколько лет работала по контракту на Летти Фаррен. Которой вроде бы принадлежала земля, достаточно плодородная, чтобы возбудить аппетиты танферских лордов. Вряд ли это связано с преступлением, которое я расследую, но все же интересно было бы узнать, что заставило ее переселиться в город.

Минут десять я изображал, будто кого-то поджидаю, затем мне это надоело. Я привязал лошадей к дереву, пригнулся и двинулся через поле.

Дом оказался пуст. Я вернулся на опушку, пустил лошадей пастись, а сам отправился проверять слова Младшего.

Как выяснилось, описание Карла полностью соответствовало истине. Он не упомянул только об одном — что вода в колодце вкусная, а ведро висит на новой веревке. Я напоил лошадей, за что они не преминули наградить меня зрелищем под названием «не залить ли нам костер».

В том, что в доме провела несколько дней шайка гоблинов — или других, столь же непритязательных личностей, — сомневаться не приходилось. Питались они, судя по разбросанным всюду перьям, лапам и головам, исключительно цыплятами. Интересно, как им удалось натаскать с окрестных ферм столько живности и не возбудить против себя всю округу?

Я прошелся по дому, уделив особое внимание комнате, в которой держали Карла. Колченогий стул, столик со сломанной ножкой, треснутый кувшин, грязные одеяла на полу, переполненный ночной горшок, который никто так и не удосужился вылить… Последняя деталь означала, что либо я совершенно зря подозреваю Младшего в неискренности, либо недооценил его артистический талант. Если он и состряпал фальшивку, то позаботился буквально обо всем на случай тщательного расследования; однако домой паренек возвратился невредимым и счастливым, из чего следовало…

Понятия не имею, что из этого следовало. Может быть, что меня весьма ловко обвели вокруг пальца.

За что, ну за что убили Амиранду?

Может статься, ответить на этот вопрос — значит узнать все остальное.

Вспомнив о том, что меня наняла Амбер, я снова обыскал дом, надеясь найти хоть что-нибудь — следы гоблина с деревянной культей вместо ноги или двести тысяч золотых марок в колодце. Ну да, разделся, нырнул в колодец и барахтался в ледяной воде до тех пор, пока не убедился, что золота на дне нет и в помине. Мне казалось, мои проклятья способны нагреть воду до кипения, но этого не произошло. Наверно, я ругался не теми словами.

В результате поисков, продолжавшихся не меньше четырех часов, я обнаружил одну-единственную серебряную монету — в комнате Младшего, в пыльном углу. Достойная награда за то, что я рисковал собственным здоровьем. Монета выглядела новой, однако не имела даты. Вероятно, ее отчеканили в каком-нибудь храме, в который придется как-нибудь заглянуть, чтобы навести справки.