И тут, сама не знаю почему, я впервые за короткую, но бурную историю отношений с Фениксом, схитрила. Очень послушно, как на репетиции после замечания режиссера, я действительно расслабилась и даже - довольно сносно - улыбнулась:
- Прости, - сказала я. - Подозрительность и к месту и не к месту, кажется, уже входит у меня в привычку.
- Сама по себе такая привычка в наше смутное время, пожалуй, не помешает... - как бы упрекая и прощая одновременно, облегченно выдохнул Лев.
А я испугалась: и зачем оборвала его? Вдруг его намерения были, что называется, чисты. А теперь вот сиди тут, мучайся недоверием на пустом месте!.. И я, теперь уже вполне искренне, коснулась его руки. Лева сразу принял эту искренность и обрадовался ей. И сказал:
- Понимаешь, я вот тут все думал: если тебе так сложно общаться с Буреломом - физиономия-то у него - бр-р, отталкивающая - переложи на меня эту тяготу. Скажи свое "да", а меня назначь своим посредником, сославшись на полное неумение вести какие бы то ни было денежные дела - при этом ты ведь, действительно, этого не умеешь...
- Ты виделся с Буреломом? - спросила я, машинально продолжая улыбаться.
В быстром рассерженном взгляде Левы я уловила досаду: он понял, что проговорился, и следующий свой вопрос задал исключительно для того, чтобы собраться с мыслями:
- С чего ты взяла?
- Но ты сказал: "Физиономия у него отталкивающая", а ведь ты его не видел. Никогда...
- Нет, - возмутился Лева, - это становится невозможным!.. Да видел я его, видел, как-то вечером, когда заходил за тобой, мельком, и кто-то окликнул его: "Лев Петрович!" Я думал, меня. А тебе забыл отчитаться!..
Это было похоже на правду. Но Лева переиграл возмущение - чуть-чуть, но переиграл, к тому же я определенно знала, что с того времени, как Лева стал меня встречать, Бурелом был в ресторане только раз - после истории с платьем. И Лева никак не мог его увидеть. И получалось, что я поймала Феникса на лжи. Пусть и мелкой, но лжи. А это было ужасно, потому что вранье - любого вида и толка - было мне отвратительно! Любимому человеку я хотела доверять безоговорочно. То обстоятельство, что и сама я только что пустилась на хитрость, меня смущало лишь самую малость: я, конечно, хитрила, но не врала же... Да и хитрости-то моей хватило ненадолго, потому что я уже не скрывала своих чувств. Знакомая мне дрожь во всем теле должна была бы остановить меня, ибо предвещала нечто необратимое и отвратительное, но я уже была во власти гнева:
- Та-ак, - сказала я с расстановочкой, - значит, ты у нас уже все решил?! И согласие мое - дал?! И непрактичность мою вычислил?! И все неприятное согласен, из благородства, взвалить на себя?! Боже мой!.. Боже!.. Да разве ж можно было с такими решениями и ко мне - и сразу - в лоб?! Ты еще не понял, что обаятельная улыбка работает только первое время?! А потом - надо думать и напрягаться, чтобы отношения любви были прочными и прекрасными! И это ты еще не усек до своих тридцати?!
- Потише!.. - прошипел мне Лева, крепко схватив за руку и вытаскивая в гардероб. - Истерики хороши, но не в общественных местах - на нас же смотрят! Ты же потом будешь локти кусать!
Я почти не слышала его:
- Деловой!.. - язвительно кричала я. - Весь от мира сего!.. Денежки на фильм понадобились, а тут Бурелом-чик - какая прелесть! То-то Юрка говорит: "Просто удивляюсь - еще ни одной бабы у Феникса не видел кряду трех дней!.."
Уже докричав фразу, я остановилась, как вкопанная, и огляделась. Народ, и вправду, клубился возле нас, заинтересованно наблюдая. Лев стоял красный от ярости, его куртка уже была на нем, а моя дубленка валялась на банкетке.
- Успокоилась?! - с ненавистью спросил он. - Вот и чудесно!.. Общий всем привет!.. - И дверь кафе за ним захлопнулась с ласковым и долгим звоном колокольчика...
Весь вечер, едва только оставалась без свидетелей, я принималась плакать. Ну, а уж дома, у себя в постели, дала слезам волю. Беззвучные рыдания сотрясали меня. Я не думала сейчас, кто прав, кто виноват - я проклинала себя! я ненавидела Леву! я оплакивала так бездарно провалившуюся любовь!.. "Холодный, расчетливый, жестокий человек!.. Как только что-нибудь ему не по нраву - шапку в охапку - и пошел!.. А ты тут изводись!.. Реви в три ручья!.. Распоследняя букашка!.. И общий тебе привет!.." Из путаных и доставляющих боль размышлений рождалось твердое убеждение: "Уж чего-чего, а бросать людей Лев Петрович Новицкий умеет. Это сколько же надо было бросить женщин до меня, чтобы дойти до такого убийственного совершенства в этом деле!.."
А потом, в потоке кровоточащих мыслемоций, прорывалось: "Талантливая, блин!.. Умная, блин!.. Замуж вышла, блин!.. По любви!.. Истеричка, блин!.."
И еще, уже полнейшей и несусветнейшей чушью подумалось вдруг: "Наверное, Бурелом специально его ко мне подослал!.. Тезку и по имени, и по отчеству!.." Эта чудовищная идиотская мысль меня перепугала: так в подозрительности и не заметишь, как окажешься на одной плоскости с шизофрениками!.. Но видеться-то он, определенно, с Буреломом виделся!.. И продался, потому что есть аргумент: "дойная корова"... Изумительный аргумент!.. Подлый!..
Пару раз я вскакивала с постели и босиком по мягкому ковру накручивала молчаливые круги с закушенной от обиды губой...
Вот так замечательно я подготовилась к завтрашней решающей встрече с Буреломом, вот так еще раз "спокойно" перед сном взвесила все "за" и "против"!.. А ведь собиралась же!.. Но спохватилась поздно - надо же поспать, хотя бы немного. Снотворное сделало свое дело, но и засыпая, я все еще всхлипывала. И успела еще подумать: "А ведь из равновесия-то он меня вывел!.." Я подумала о Фениксе, но странно - увидела перед мысленным взором расплывающееся в предсонной темноте белесое лицо Бурелома. И почувствовала еще несильную, но все-таки боль в затылке - к чему бы?..
XIV
Утром отец накинулся на меня:
- Вчера не стал тебя ругать, но доработалась ты до полной белизны и прозрачности!
- Так до белизны или до прозрачности? УТОЧНИ, - попыталась я отшутиться.
- Маша, здоровьем не шутят!..
Я рассердилась: неужели нельзя оставить человека в покое, неужели непонятно, что иной раз назидания только расстраивают!.. И я огрызнулась:
- Так что ты предлагаешь: отказаться играть елки, вот сейчас, в разгар сезона?.. Или не ходить на работу?.. - произнести это умудрилась грубо, если не сказать - по-хамски грубо.
Отец ничего не ответил, только обиженно набычился, глядя в глубину кружки с чаем. И мне стало стыдно: в очередной раз отыгралась на родителях.
- Ладно, папа, прости! - сказала я. - Ты прав, я постараюсь прислушаться к твоему совету...
Отец посмотрел мне в глаза и молча кивнул. И столько любви увидела я в его взгляде, столько беспокойства за меня и столько понимания, что даже вздрогнула...
