— Вряд ли я изменюсь, как и ты. Закостенели уже. Хотя… Ричард тоже не дитя и такие перемены… — и вдруг спросила. — Откуда у тебя шрамы на щеке?
Мужчина удивленно посмотрел на нее:
— Не помнишь? Ты оставила.
— Я? — пришло время изумиться и Анжине. — За что? Когда? Ты ничего не путаешь?
— Нет. Во мнениях разошлись, месяца два назад.
Она пыталась припомнить и поняла, что не сможет, потому что в принципе не смогла бы сделать больно Кириллу:
— Скажи, пожалуйста, у меня что-то с головой или у вас? Я ничего не могу понять, абсолютно.
— Верю. Я тоже давно ничего не понимаю. А с головой действительно может быть плохо. Ричард силы не рассчитывал.
— Ты словно винишь его.
— Я не виню, я обвиняю. Противное зрелище, доложу тебе, когда человек, которого ты уважал, превращается в животное и избивает женщину как… — у него не было слов, он сжал кулак, и разжал. Пододвинул Анжине блюдце с капсулами. — Пей витамины.
Она хмуро посмотрела на них и уставилась на Шерби:
— Я пока не могу найти оправдание поступку Ричарда, но он наверняка есть, поэтому не спеши его винить. Другое дело, что с тобой поступают несправедливо.
— Причем тут я?
— Притом что ты не должен страдать из-за меня. У нас проблемы, у нас с ним, с какой радости они достались и тебе? Ричард за что-то обижен на меня, именно на меня. Я не знаю, за что. Есть масса версий и все пока из разряда бредовых, впрочем, все происходящее иначе и не назавешь. Дурной сон, какой-то!… Я поговорю с королем, все выяснится и встанет на свои места…
— Не вздумай. Говорю же тебе, он не в себе и опять покалечит тебя. Тогда мне придется его… вразумить по-мужски без скидок на статус короля.
— Он думает, что я клон, правильно? Считает, что я убила Герхана, а не Паула, поэтому не в себе. Я скажу ему…
— Ты уже пыталась, что-то сказать…
— Значит, не четко выразилась.
Кирилл сложил руки на столе, отодвинув тарелку с недоеденной кашей, и уставился на женщину: ее речь тревожила его, возбуждая какой-то глубинный страх. Она вела себя как Анжина, но при этом была клоном. Что-то не связывалось. А может, клон задумала очередную хитрость и решила поиграть в благородство и всепрощение, чтобы добиться восстановления прав королевы? Но в ее глазах не было привычного и понятного ему плутовства, томной загадочности и ехидства. Анжина смотрела прямо, не флиртуя, не пряча за поволокой напускной лояльности самые низкие желания. Ее взгляд был чист, а такое не сыграешь.
Кирилл потер затылок: теперь и он готов был задавать вопрос женщины — что происходит?
— Давай остановимся сначала на твоем здоровье. Ты окрепнешь и тогда вернемся к разговору. Я сам постараюсь поговорить с Ричардом. Возможно, он разрешит тебе хотя бы передвигаться по дворцу…
— Я что, под домашним арестом? С чего? Кто мог отдать столь бредовое распоряжение? Не говори, что Ричард — не поверю.
— Это факт, — заверил сухо.
Женщина замерла во все глаза разглядывая капитана. Она не верила, не могдла поверить:
— Я не могу покидать твои покои? Ходить по собственному дому?
— Анжина, ты клон…
— Ты меня в этом убеждаешь или себя? И причем тут клон я или нет? Или клон у вас нечто среднее меж домашним животным и скотиной, которая должна сидеть в загоне, и знать свое место?!
Сколько пыла, сколько негодования и непонимания во взгляде, голосе?
Клон? Негодующий на несправедливость?
Кирилла перекосило на секунду в попытке понять, что та задумала, хитрит ли или он сам на воду дует?
— Анжина, — выставил ладонь, желая пресечь неприятный разговор, который явно волновал ее, а его ставил в неловкое положение. Что проще было бы четко, но тем и грубо аргументировать свое утверждение, и лишить женщину всяческих иллюзий, и возможно ввести тем в шок или вернуть в состояние той отвязной беспринципной куклы. Тогда останется лишь застрелить ее и застрелится самому. Нет, сейчас он готов был причинить боль кому угодно, но не ей, убить даже Ричарда, но не ее.
— У меня рубцы на груди и ребрах. Откуда у клона рубцы? — упрямо вопрошала она.
— Ты сама нанесла себе раны, — ответил нехотя.
— Сама? Ты все больше удивляешь меня ответами. Когда? Зачем? Кто тебе сказал? Ах, да, йрин мне что-то говорила, но это бред! — качнулась к нему не веря.
— Я лично отобрал у тебя нож.
Анжина отпрянула: правда? Она не в себе, а не он, она, а не мир сошел с ума? Кошмар какой-то. Интересно когда-нибудь она сподобится распутать клубок противоречий?
Женщина высыпала в ладонь витамины, проглотила, выпила сок.
В одном Кирилл прав — нужно как можно быстрее выздороветь, набраться сил. Не дело быть ему обузой. Хватит ему неприятностей из-за нее — век ей за то не расплатится, и ничем никогда не отблагодарить.
Ричард брел по берегу моря и смотрел, как прибой разглаживает песок.
Ему до крика, до воя не хватало Анжины. Ему казалось, он потерялся, заблудился где-то меж морем и небом в поисках любимой, и сердце никак не хотело примириться с потерей, и душа противилась горю. Ему, вопреки всем доводам рассудка, всем фактам, мерещилось, что любимая где-то рядом, и вот-вот появиться на берегу, пойдет ему навстречу, возьмет за руки и заглянет в глаза. И спадет кошмар прожитых месяцев, исчезнет горечь ошибок и бед, и разведет свет ее глаз все печали.
Анжина, любимая… вернись… — прошептал в исступлении. Ветер подхватил его мольбу и унес вдаль, и пусть на минуту, но Ричард поверил — к ней, живой, здоровой, счастливой…
Глава 15
Кирилл пребывал в растрепанных чувствах. Он не знал, что думать, как воспринимать поведение клон. День за днем она была неизменно внимательна и тактична по отношению к нему. Ни малейших попыток соблазнить, уязвить, потребовать что-то. Она не высказывала недовольства и, казалось, спокойно воспринимает жизнь фактически узницы лишенной всего и вся. Она даже пыталась приободрить Кирилла! И тщательно скрывала, что делается у нее на душе.
Шерби терялся. Он видел, понимал, что ей плохо, стоило лишь посмотреть в ее глаза, постоянно желтые от печали, а улыбки, что она вымучивала на его неуклюжие шутки, вызывали у Кирилла острое желание придушить кого-нибудь. Стоило ему осторожно заглянуть в комнату, когда Анжина оставалась одна, он видел одно и тоже — маяту. Женщина то задумчиво бродила по комнате кругами, то сидела у окна и что-то чертила на пластике, шевеля губами. По ночам она плакала тихо, еле слышно, боясь разбудить Шерби, но тот спать нормально не мог, раз услышав этот жалобный плач, и подойти, тоже не мог, потому что нечего ему было ей сказать, нечем успокоить.
