И неожиданно страшный крик:
— Почему ты так смотришь?!
Снова стало тихо. Она посмотрела на свои руки. Пошевелила пальцами.
— Это… я?
— Хари, — произнёс я беззвучно, одними губами.
— Хари?.. — повторила она, подняв голову, медленно сползла на пол и встала.
Пошатнулась, потом выпрямилась, прошла несколько шагов. Всё это она делала в каком-то трансе, смотрела на меня и словно не видела.
— Хари? — медленно повторила она ещё раз. — Но… я… не Хари. А кто — я? Хари? А ты, ты?!
Вдруг её глаза расширились, заблестели, и тень улыбки и радостного недоумения осветила её лицо.
— Может быть, ты тоже? Крис! Может, ты тоже?
Я молчал, прижавшись спиной к шкафу, там, куда загнал меня страх. У неё упали руки.
— Нет. Нет, ты боишься. Слушай, я больше не могу. Так нельзя. Я ничего не знала. Я сейчас… я же ничего не понимаю. Ведь это невозможно? Я, — она прижала ослабевшие руки к груди, — ничего не знаю, кроме… кроме Хари! Может, ты думаешь, что я притворяюсь? Я не притворяюсь, да, да, не притворяюсь.
Последние слова перешли в стон. Она упала на пол и разрыдалась. Её крик словно что-то во мне разбил, одним прыжком я оказался около неё, схватил за плечи; она защищалась, отталкивала меня, рыдая без слёз, кричала:
— Пусти! Пусти! Тебе противно! Знаю! Не хочу так! Не хочу! Ты сам видишь, сам видишь, что это не я, не я, не я…
— Молчи! — кричал я, тряся её.
Мы оба кричали, не сознавая этого, стоя друг перед другом на коленях. Голова Хари моталась, ударяясь о мои плечи, я прижимал её к себе изо всех сил. Тяжело дыша, мы замерли. Вода мерно капала из крана.
— Крис… — с трудом проговорила она, прижимаясь лицом к моей груди. — Скажи, что мне сделать, чтобы меня не было, Крис…
— Перестань! — заорал я.
Она подняла лицо, всматриваясь в меня.
— Как?.. Ты тоже не знаешь? Ничего нельзя придумать? Ничего?
— Хари… сжалься…
— Я хотела… я знала. Нет. Нет. Пусти. Не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. Тебе противно.
— Неправда!
— Лжёшь! Тебе должно быть противно. Мне… мне самой… тоже. Если бы я могла. Если бы только могла…
— Убила бы себя?
— Да.
— А я не хочу, понимаешь? Не хочу этого. Хочу, чтобы ты была здесь, со мной, и ничего другого мне не нужно!
Огромные серые глаза поглотили меня.
— Как ты лжёшь, — сказала она совсем тихо.
Я отпустил её и встал с колен. Она уселась на полу.
— Скажи, как мне сделать, чтобы ты поверила, что я говорю то, что думаю? Что это правда. Что другой нет.
— Ты не можешь говорить правду. Я не Хари.
— А кто же ты?
Она долго молчала. У неё задрожал подбородок, и, опустив голову, она прошептала:
— Хари… но… но я знаю, что это неправда. Ты не меня любил там… раньше…
— Да. Того, что было, нет. Это умерло. Но здесь я люблю тебя. Понимаешь?
Она покачала головой.
— Ты добрый. Не думай, пожалуйста, что я не могу оценить всего, что ты делал. Ты делал хорошо, как мог. Но здесь ничем не поможешь. Когда три дня назад я сидела утром у твоей постели и ждала, пока ты проснёшься, я не знала ничего. У меня такое чувство, словно это было очень, очень давно. Я вела себя так, будто сошла с ума. В голове у меня всё перемешалось. Я не понимала, что было раньше, а что позднее, и ничему не удивлялась, как после наркоза или долгой болезни. И даже думала, что, может, я болела, только ты не хочешь этого говорить. Но потом всё больше мелочей заставило меня задуматься. Какие-то проблески появились после твоего разговора в библиотеке с этим, как его, со Снаутом. Но ты не хотел мне ничего говорить, тогда я ночью встала и включила магнитофон. Соврала тебе только один-единственный раз, я его спрятала потом, Крис. Тот, кто говорил, как его звали?
— Гибарян.
— Да, Гибарян. Тогда я узнала всё, хотя, честно говоря, так ничего и не понимаю. Я не знала одного, что не могу… я не… это так и будет… без конца. Об этом он ничего не говорил. Впрочем, может, и говорил, но ты проснулся, и я выключила магнитофон. Но и так услышала достаточно, чтобы понять, что я не человек, а только инструмент.
— Что ты говоришь?
— Да. Для изучения твоих реакций или что-то в этом роде. У каждого из вас есть такое… такая, как я. Это основано на воспоминаниях или фантазии… подавленной. Что-то в этом роде. Впрочем, ты всё это знаешь лучше меня. Он говорил страшные, неправдоподобные вещи, и, если бы всё это так не совпадало, я бы, пожалуй, не поверила!
— Что не совпадало?
— Ну, что мне не нужен сон и что я всё время должна быть около тебя. Ещё вчера утром я думала, что ты меня ненавидишь, и от этого была несчастна. Какая же я была глупая! Но скажи, сам скажи, разве я могла представить? Ведь он совсем не ненавидел ту, свою, но как он о ней говорил! Только тогда я поняла, что, как бы я ни поступала, это ничего не меняет, потому что, хочу я или нет, для тебя это всё равно будет пыткой. И даже ещё хуже, потому что орудия пытки мёртвые и безвинные, как камень, который может упасть и убить. А чтобы орудие могло желать добра и любить, такого я не могла себе представить. Мне хотелось бы рассказать тебе хотя бы то, что во мне происходило тогда, потом, когда я всё поняла, когда я слушала эту плёнку. Может быть, это принесёт тебе какую-нибудь пользу. Я даже пробовала записать…
— Поэтому ты и зажгла свет? — спросил я, с трудом издавая звуки сдавленным горлом.
— Да. Но из этого ничего не вышло. Потому что я искала в себе… их — этого другого, я словно сошла с ума. Некоторое время мне казалось, что у меня под кожей нет тела, что во мне что-то иное, что я только… только снаружи… Чтобы тебя обмануть. Понимаешь?
— Понимаю.
— Если так вот лежать часами в ночи, то мыслями можно уйти очень далеко, в очень странном направлении, знаешь…
— Знаю…
— Но я ощущала своё сердце и ещё помнила, что ты брал у меня кровь. Какая у меня кровь? Скажи мне, скажи правду! Теперь ведь можно.
— Такая же, как моя.
— Правда?
— Клянусь тебе!
— Что это значит? Знаешь, я думала, что то спрятано где-то во мне, если оно… ведь оно может быть очень маленьким. Но я не знала где. Теперь я думаю, что это были просто увёртки с моей стороны, я очень боялась того, что хотела сделать, и искала какой-то другой выход. Но, Крис, если у меня такая же кровь… если всё так, как ты говоришь, то… Нет, это невозможно. Ведь я бы уже умерла, правда? Значит, что-то всё-таки есть, но где? Может, в голове? Но я ведь мыслю совершенно обычно… и ничего не знаю… Если бы я мыслила тем, то должна была бы сразу всё знать и не любить тебя, а только притворяться и понимать, что притворяюсь… Крис, прошу тебя, скажи мне всё, что тебе известно, может, всё-таки удастся что-нибудь сделать?
