Митинги и демонстрации сурово осуждались: «Надо было перестрелять их! Чего с ними цацкаться? Подумаешь, люди! Да они в жизни палец о палец не ударили! Попрошайничают с утра до вечера. Где это видано, чтобы человек, который на деле ищет работу, не нашел ее? Мы тут надрываемся, горбатимся, понимаешь, не за шиш, но не бунтуем, не поджигаем дома и не тянем руки за подаянием…» Молодежь из парка Лафайетта удостаивалась, как правило, одобрения: «Если они хотят уйти в свой миоцен, с какой стати нам их держать? Пускай себе идут, скучать не будем. Обойдемся, эка невидаль…» Местный банкир заявил с подкупающей прямотой: «Помяните мое слово, нам здорово повезет, если эти пришельцы не погубят всю страну. Да, да, всю страну, а может, и весь мир. Доллар превратится в ничто, цены подскочат…» Постепенно люди начали высказывать то, что тревожило их сильнее всего: «Вы подождите, скоро выяснится, что тут не обошлось без комми. Не отмахивайтесь, сосед, я грязных комми за милю чую. Не знаю, как они ухитрились, но готов побиться об заклад, что кашу заварили русские…»
Был организован марш на Вашингтон. В нем участвовали те, кого презрительно именовали «отбросами общества» — представители контркультуры. Они добирались до города на попытках, автобусами, пешком. Некоторые умудрились проникнуть в Вашингтон еще до темноты и присоединились к тем, кто митинговал под плакатами «Назад, в миоцен!» и «Давайте ваших саблезубых!». Другие достигли цели уже под покровом ночи или заночевали на дороге, чтобы продолжить путь с первыми лучами солнца; кто устроился в стоге сена, кто — на парковой скамейке; юнцы пожирали гамбургеры, выискивали знакомых, вели оживленные дискуссии у костров.
На улицах Вашингтона появились группы молодых людей, окружавшие юношей, что изнемогали под тяжестью громадных крестов, то и дело спотыкались, падали, но всякий раз вставали и плелись дальше. Нашлись такие, кто водрузил себе на голову терновые венцы, и теперь по их лицам стекали струйки крови. В середине дня произошло столкновение в парке Лафайетта: негодующая толпа, среди которой изобиловали сторонники ухода в миоцен, вмешалась в ритуал распинания добровольцев. Полиции удалось очистить парк примерно через пятнадцать минут усиленной работы дубинками, после чего были подобраны и погружены в грузовик четыре грубых деревянных креста. «Ребята спятили, — проговорил один офицер. — Провались они пропадом вместе со своими заморочками!»
Сенатор Эндрю Оукс позвонил Гранту Веллингтону
— Время настало, — проговорил он заговорщическим тоном. — Ложитесь на дно. Не произносите ни слова. Постарайтесь изобразить, будто вам все равно. Ситуация крайне неопределенная. Никто не знает, что случится в следующий миг. Русский посол поутру заявился в Белый Дом, а это что-нибудь да значит. В общем, творится какая-то чертовщина!
— Ты что-либо выяснил, Рейли? — спросил, поздоровавшись, Клинтон Чепмен.
— Ничего, за исключением того, что путешествия во времени возможны и что существуют чертежи туннелей, — ответил Дуглас.
— Ты видел их?
— Нет. Все совершенно секретно. Ученые, которые говорили с беженцами, как в рот воды набрали.
— Но тебе…
— Что мне, Клинт? Да, я генеральный прокурор, но сейчас мой пышный титул не производит никакого впечатления. Говорю тебе, все совершенно секретно. Чертежи видели только академики, даже военных к ним не подпустили. Сомневаюсь, чтобы…
— Однако они не могут молчать до бесконечности! Что можно построить без чертежей?
— Пожалуйста, строй, но принципов действия тебе никто не объяснит. Понимаешь?
— Какая, черт побери, разница?
— На мой взгляд, немалая, — отозвался Дуглас. — Лично я не стал бы строить то, в чем не разбираюсь.
— Ты же сам сказал; речь идет о путешествиях во времени!
— Да, — подтвердил Дуглас.
— Так чего ты морочишь мне голову? — рассердился Чепмен.
— Перемещение возможно только в одном направлении…
— А должно быть в обоих, — возразил Чепмен. — Я верю своим физикам.
— На строительство уйдет уйма денег, — проговорил Дуглас.
— Я связался кое с кем из тех, кому могу доверять, — отозвался Чепмен. — Они заинтересовались моим предложением, потому что понимают, какие могут быть последствия. Выполни то, о чем я тебя прошу, а средства найдутся.
Джуди Грей поднялась на борт самолета и отыскала свое кресло. Она взглянула в иллюминатор на тягачи и заправщики, глаза ее наполнились слезами, и она быстро провела ладонью по лицу. «Сукин сын! — прошептала она, стискивая зубы. — Чертов сукин сын!»
— Стив, — проговорил в телефонную трубку Том Мэннинг, — до меня дошли кое-какие слухи.
— Растрезвонь о них, Том, — ответил Уилсон. — Растрезвонь о них по всему свету во славу Глобал Ньюс!
— Надеюсь, ты исчерпал запас своих плоских шуточек и мы можем перейти к делу?
— Если ты хочешь добиться от меня подтверждения этих слухов, то я вынужден буду тебя разочаровать.
— Стив, ты что, не знаешь меня?
— То-то и оно, что знаю.
— Ну ладно, — буркнул Мэннинг, — начнем сначала. Президент пригласил к себе утром русского посла…
— Президент его не приглашал. Он явился по собственной инициативе. Насколько мне известно, посол уже сделал заявление для прессы.
— Да, мы знаем, что сказал посол и что добавил ты на сегодняшнем брифинге, который, между прочим, ради такой ерунды не стоило и собирать. Однако ни один человек в здравом уме не купится на твои уловки.
— Извини, Том, но я сообщил все, что знаю.
— О'кей, — произнес Мэннинг. — Поверю тебе на слово, так и быть. Вполне возможно, тебя ни о чем не предупредили. Тогда слушай: по зданию ООН распространяются всякие сплетни. Наш человек в Нью-Йорке решил позвонить мне, а я велел ему подождать, пока не переговорю с тобой.
— Том, я не имею ни малейшего представления, куда ты клонишь. Посол, по-моему, рассказал все, что, очевидно, можно было рассказать. В свете того, что с Москвой вчера и сегодня велись переговоры, его заявление кажется вполне правдоподобным, Президент в разговоре со мной тоже ни о чем таком не упоминал. Так что…
— Слушай, — повторил Мэннинг. — Вот что мне сообщили: в беседе с Уильямсом и президентом Морозов предложил использовать русскую армию для поисков чудовищ; его предложение было отвергнуто…
— Том, твоему источнику можно доверять? Ты уверен?
— Лично я — нет. Я передаю тебе то, что узнал наш человек в Нью-Йорке.
— Кто там у тебя, Макс Хейл?
— Один из лучших репортеров, — заявил Мэннинг. — На него можно положиться.
