До старта осталось сорок секунд... тридцать. секунд... двадцать... десять... Голос диспетчера в наушниках смолк. Метроном отстукивал последние секунды: так, так, так... или это кровь стучит в ушах? Палец Тулякова потянулся к стартовой кнопке...
В путь!
Взревели газы, корпус мелко задрожал, кабина наполнилась грохотом. Валентина так и прижало к сиденью, как будто кто-то сильный бросил его на обе лопатки и завалил подушками. Ни подняться, ни пошевелиться, ни вздохнуть. Рот раскрыт, глаза вылезают...
Но тут Валентин вспомнил, что упускает драгоценные секунды. Самое интересное — старт.
Как и в многоместном пассажирском самолете, ощущения полета не было. Двигатель натужно ревел, как у грузовика, лезущего в гору. Земля проваливалась, здания превращались в кубики, в папиросные коробки... Горизонт расширялся — за плоскостью аэродрома показались вычерченные на зеленом фоне округлые линии дорог, шоссе, лес, похожий на брюссельскую капусту, отдельные деревья — клочки зелени на тоненькой, как спичка, ножке, — игрушечные автомобильчики, игрушечный поезд на прямой светлой насыпи. Валентин окинул взглядом всю эту пеструю картину, хотел все заметить, все запомнить, но не успел. Пестрый ландшафт выцвел, окутался дымкой и исчез. Струйки тумана, словно пряди седых волос, вились перед крылом. Ракета пронизывала облака.
На все это ушло несколько секунд. Мгла сгустилась... и тут же рассеялась. Валентин увидел чужую непривычную страну. Здесь как будто была зима. Облака, освещенные солнцем, сверкали, как снежные холмы в солнечный февральский день. На западе облачный этаж резко обрывался, и там виднелись в голубой дымке знакомые только по плану города извивы Москвы — реки и сеть московских магистралей, подобная паутине...
Валентин бросил взгляд на приборы. Все быстрее менялись в высотометре цифры: 8—9— 10 километров... Стремительно падала температура: минус 35, минус 40... «Здесь трескучий мороз, а внизу — жара; люди сегодня купались. Всего несколько километров от лета до зимы», — подумал Валентин.
После старта прошла лишь одна минута. Впоследствии он почти полчаса рассказывал о впечатлениях этой минуты.
Вторая минута была, пожалуй, однообразнее. Цифры на высотометре так и мелькали: 25, 30, 40 километров... Поле зрения становилось все шире, и почему-то казалось, что Земля вогнута. Подробности исчезли, ландшафт был похож на акварель, размытую водой: голубоватые, сиреневые, серые и розовые пятна. Трудно было угадать, что они обозначают. Ярки были только снежные облака, да все гуще, все насыщеннее становилась синева неба: сначала оно было ультрамариновым, потом вечерне-синим, лилово-синим, густо-лиловым, цвета засохших чернил и наконец бархатно-черным. Вскоре на нем проступили звезды, прокатился первый метеор. След его был виден в натуральную величину — светящаяся нить длиной в несколько километров. Казалось, кто-то острой бритвой полоснул по небосводу и на царапине проступила кровь...
4
К концу второй минуты ракеты были уже на высоте восьмидесяти километров.
Восьмидесятый километр обозначает любопытную грань. Считают, что здесь начинается ионосфера. Впрочем, ионы есть и ниже. Тут же проходит нижняя граница северных сияний. Температура воздуха на этой высоте минимальная, выше и ниже — теплее. В холодном пограничном слое возникают прозрачные, так называемые «серебристые» облака. Откуда берется здесь влага? Впрочем, ученые сомневаются: состоят ли эти облака из воды или же из вулканической или из метеорной пыли.
Но, подобно земным административным границам, нижняя грань ионосферы была незаметна на глаз. Ионоплан пересек ее, не сбавляя скорости. В ионосфере было такое же бархатно-черное звездное небо. Кажется, уменьшилось количество метеоров, впрочем Валентин не мог сказать точно — он пропустил торжественный момент вступления в ионосферу, следя за поворотом ракеты на восток.
Поворот этот проходил автоматически. Летчик Туляков и пальцем не шевельнул. По заранее рассчитанной программе моторы повернули ионоплан. Он накренился, а Валентину представилось, что дыбом встала Земля. Далекая, окутанная дымкой плоскость превратилась в крутой косогор, сливающийся с небом где-то вверху, в темноте. Так как двигатель ионоплана был куда сильнее земного притяжения, для путешественников низ был там, куда вылетали газы, в данном случае — на западе. Против косогора висели две грохочущие и ревущие ракеты. Казалось, что они не трогаются с места, как бы увязли в густой тьме. Земля была слишком далека, чтобы пассажиры могли заметить свою скорость. И на самолете также: чем выше он летит, тем медленнее кажется движение...
Между тем указатель скорости поравнялся с красной цифрой — 7,9. Ракета набрала первую межпланетную скорость — скорость искусственного спутника. «Выключаю», — сказал Туляков. Вой двигателя стал ниже, прерывистее, давление превратилось в отдельные толчки. Последний толчок был самым сильным, встряхнуло всю ракету. И басистый рев газов сменился ватной тишиной.
В ту же секунду непомерная тяжесть исчезла. Валентину показалось, что у него нет больше тела. Голова закружилась, он почувствовал, что падает, падает в бездонную пустоту...
Это пришла невесомость — неизбежная спутница межпланетных путешествий. А кругосветный полет длительностью в полтора часа и был небольшим межпланетным путешествием, прыжком с Земли на Землю по ионосфере.
Исчезла тяжесть! Валентин вспомнил страницы прочитанных в школьные годы романов. Теперь и он может испробовать все чудеса невесомости: полежать в воздухе, как в постели, вытряхнуть из термоса полулитровую каплю кофе, полетать птицей, словно в детских снах. Преодолевая слабость, Валентин отстегнул ремни, оттолкнулся от пола ногами. Но заставленная приборами тесная кабина не была предназначена для полета. Он стукнулся головой о потолок, локтем задел куб для проб воздуха, животом налетел на спектрограф. Приборы закружились, замелькали перед глазами. Валентин наощупь схватился за что-то круглое, прижался телом к стенке. Удалось остановить кружение. Куда же его занесло? Непонятно. Вокруг все незнакомое. Ах вот пустое кресло — его собственное. Как же оно попало на потолок? Нет, кресло на месте. Это Валентин сам упирается в потолок ногами, а руками держится за шлем летчика.
Надо, однако, доложить по радио, что все идет благополучно. Толчок ногами. Получилось. Руками схватился за приемник. Ничего, говорить можно и болтая ногами в воздухе, так даже интереснее. Только все ручки наоборот — крайняя левая находится справа — не перепутать бы.
