— Да, мэм.
— Вы, Опрашиватели, всегда спрашиваете о классе и статусе. Другой бы на моем месте решил, что теперь-то вы должны об этом знать все. Ну, да ладно. Сегодня, поскольку все равно, есть только один класс. Средний класс. Остается единственный вопрос — к какой части среднего класса человек принадлежит? Высшей, низшей или средней?
— И как же это определяется?
— О, по разного рода признакам. По тому, как человек говорит, ест, одевается, по тому, как он ведет себя в обществе. По его манерам. По его одежде. Человека высшего среднего класса всегда можно отличить по его одежде. Это совершенно безошибочная примета.
— Понятно. А низшие средние классы?
— Ну, у них, хотя бы, отсутствует творческая энергия. Они, к примеру, носят готовую одежду, не пытаясь ее как-то улучшить. То же самое относится и к их домам. На мелкие украшения, не рожденные вдохновением, можно не обращать внимания. Это просто признак нуворишей. Таких личностей у себя дома не принимают.
— Благодарю вас, гражданка Готтрайд. И куда вы относите себя по статусу?
(После легкого колебания):
— О, я никогда особенно над этим не задумывалась. К высшему, я полагаю.
(Гражданин Драйстер, возраст — 43 года, занятие — продавец обуви. Стройный скромный мужчина, выглядящий моложе своих лет.)
— Да, сэр. У нас с Майрой трое детей школьного возраста. Все мальчики.
— Не могли бы вы дать мне некоторое представление, в чем состоит их образование?
— Они учатся, как надо читать и писать и как стать хорошими гражданами. Они уже начали обучаться своим профессиям. Самый старший займется разноской обуви, а потом семейным бизнесом — обувью. Другие двое занимаются на ученических курсах по бакалее и маркетингу розничной торговли. Это бизнес родных моей жены. Дети также учатся, как сохранять свой статус и как делать карьеру. Вот что происходит в открытых классах.
— Есть и другие школьные классы, не открытые?
— Ну, естественно, есть закрытые классы. Их посещает каждый ребенок.
— И чему учат в закрытых классах?
— Не знаю. Они, как я сказал, закрытые.
— Неужели дети никогда не рассказывают об этих классах?
— Нет. Они говорят обо всем на свете, только не об этом.
— Неужели вы не имеете представления о том, что происходит в закрытых классах?
— Сожалею, но нет. Я могу лишь строить догадки — и это только догадки, уверяю вас. Я думаю, закрытые классы как-то связаны с религией. Но об этом вам надо спросить учителя.
— Благодарю вас, сэр. А как вы классифицируете себя по статусу?
— Средний средний класс. В этом нет сомнений.
(Гражданка Мориджейн Морган, возраст — 51 год, занятие — школьная учительница. Высокая костлявая женщина.)
— Да, сэр, я думаю, наш курс обучения в школе «Литл Бен» сводится именно к этому.
— За исключением закрытых классов?
— Прошу прощения, сэр?
— Закрытые классы. Вы не ослышались. Вы не рассказывали про них.
— Боюсь, что мне нечего про них сказать.
— Почему же, гражданка Морган?
— Это вопрос с уловкой? Все знают, что учителя в закрытые классы не допускаются.
— А кто же допускается?
— Дети, конечно.
— Но кто их учит?
— Этим занимается правительство.
— Конечно. Но что конкретно преподают в закрытых классах?
— Не имею представления, сэр. Это не мое дело. Закрытые классы — древний и уважаемый институт. То, что в них происходит, возможно, носит религиозный характер. Но это только догадка. Что бы там ни происходило, это не мое дело. И не ваше, молодой человек, даже если вы Опрашиватель.
— Благодарю вас, гражданка Морган.
(Гражданин Эдгар Ниф, возраст — 107 лет, занятие — офицер. Высокий мужчина с тростью, ледяные голубые глаза не потускнели от возраста.)
— Немного громче, пожалуйста. Так о чем вы спрашивали?
— О вооруженных силах. А конкретно спрашивал…
— Теперь я вспомнил. Да, молодой человек, я был полковником Двадцать Первого Северо-Американского Космического Отряда, являвшегося регулярной частью Оборонного Корпуса Земли.
— И вы оставили службу?
— Нет, служба оставила меня.
— Прошу прощения, сэр?
— Вы правильно меня расслышали, молодой человек. Это случилось ровно шестьдесят три года назад. Вооруженные Силы Земли были демобилизованы. За исключением полиции, которую я не могу считать вооруженными силами. Но все регулярные части демобилизованы.
— Почему это сделали, сэр?
— Не с кем было драться. Не от кого было даже защищать Землю. Так, во всяком случае, мне сообщили. Чертовски глупое дело, я бы сказал.
— Почему, сэр?
— Потому, что старый солдат знает, враг всегда появляется неожиданно. Он может появиться даже сейчас. И что тогда мы будем делать?
— Разве нельзя снова сформировать армии?
— Разумеется, можно. Но нынешнее поколение не имеет никакого представления о военной службе. И никто не умеет командовать, кроме старых военных вроде меня. Потребуются годы для того, чтобы были сформированы эффективные вооруженные силы и появилось толковое руководство.
— А в настоящее время Земля совершенно открыта для вторжения извне?
— Да, если не считать полицейских частей. А я серьезно сомневаюсь в их боевой подготовке.
— Не могли бы вы рассказать мне о полиции?
— Я ничего о ней не знаю. Я никогда не загромождал свою голову невоенными делами.
— Но ведь можно допустить, что теперь полиция взяла на себя функции армии, не так ли? Что полиция образует немалые и дисциплинарные силы?
— Такое возможно, сэр. Все возможно.
(Гражданин Мартин Хоннерс, возраст — 31 год, занятие — вербализатор. Стройный вялый мужчина с серьезным мальчишечьим лицом и прилизанными пшеничными волосами.)
— Вы вербализатор, гражданин Хоннерс?
— Да, сэр. Хотя, наверное, «писатель» было бы лучшим словом, если вы не против.
— Конечно. Гражданин Хоннерс, пишете ли вы в настоящее время статьи для каких-нибудь периодических изданий, которые во множестве лежат в киосках?
— Разумеется, нет! Они пишутся некомпетентными битюгами для сентиментального восхищения низшего среднего класса. Рассказы эти, на случай, если вы не знаете, берутся строка за строкой из работ различных популярных писателей двадцатого и двадцать первого веков. Люди, занимающиеся этой работой, всего лишь заменяют прилагательные и наречия. Иногда, как мне говорили, более смелый битюг заменяет глагол или даже существительное. Но такое случается редко. Редакторы периодических изданий косо смотрят на разухабистое новаторство.
