Однако Лина была членом школьного совета, хотя и временно.
Пока Миюки и Хонока ещё работают, Лина не могла уйти в одиночку. Самоуправление учеников было не простой игрой по сравнению с регулярными обязанностями в армии; это была игра, но это не значит, что Лина могла работать посредственно. Она была ответственной, и также понимала, что это необходимо для скрытности, сейчас она была не «Сириусом» и её повседневные дела не включали быть «главой» или «палачом», будет позор, если она провалится из-за невнимательности.
Естественно, именно сегодня, к сожалению это привело к тому, что она зашла в тупик как единственный наблюдатель за Миюки и остальными двумя, когда они шли на станцию, что привело её к текущему состоянию глубокого сожаления. Третей стороне было столь трудно вынести атмосферу, что Лина даже забыла, что Тацуя и Миюки — цели, за которыми ей нужно наблюдать и использовать все возможности, чтобы наблюдать весь день.
— Неужели?
Тацуя сказал, что не возражает, и остальные двое молча отказались это оспорить. Впрочем, у неё уже почти не осталось возможности пойти вперед: станция уже появилась в поле зрения.
Тем не менее, и на последней прямой можно было бы поспешить, однако,
— Станция уже близко. Идти вперед нет необходимости.
Как уже объяснялось, у современных кабинетов не было расписания.
Но это не имеет ничего общего с направлением.
Дом Тацуи и квартира Лины находились в одной стороне, тогда как дом Хоноки в противоположной.
По случайности, сегодня в сторону дома Тацуи кабинетов больше не осталось.
На платформе было высвечено время ожидания: примерно три минуты.
Они трое провели Хоноку и ждали за прозрачной стеной, защищающей от холодного воздуха от следующего автомобиля.
Три минуты — более или менее короткое время. Не было бы странно, даже если бы люди с близкими отношениями не говорили друг с другом.
И напротив, совершенно естественно простым знакомым не хотеть молчать.
Атмосфера между Линой и Тацуей с Миюки была разделена между враждебной и дружелюбной.
Называть отношения, когда они однажды пытались убить друг друга «дружескими» для других людей может показать странным.
Тем не менее, ни Тацуя, ни Миюки не питали к ней злобы. Особенно Тацуя, который понимал, что его чувства ближе к симпатии.
Сейчас волшебники не могли убежать от отношения к ним, как к оружию.
Тацуя особенно не мог забыть, что сам является «такой вещью».
Если он хоть попробует это отрицать, страна или общество, наверное, попытаются его устранить.
Потому что у его магии есть потенциал превратить всю страну в выжженную пустыню.
Это относилось и к Лине.
Она, как и он, никогда не убежит от того, чтобы быть оружием.
В определенном смысле, существование Лины было к нему ближе, чем Миюки...
— ...Что-то не так?
Наверное потому, что погрузился в размышления, Тацуя не заподозрил, что Лина хотела что-то сказать, пока Миюки не потянула его за рукав, чтобы заставить обратить внимание.
— ...Нет, ничего.
Так как Миюки нарочно дала ему это понять, это был не тот случай, когда Лина просто случайно глядела на него несколько секунд. Неестественное отношение Лины также говорило, что это не «ничего».
— Действительно.
Однако Тацуя никак ей не намекал, чтобы она призналась, что это было. Он не любил настолько вмешиваться в чужие дела, и если подойдет к Лине слишком близко, настроение Миюки ухудшится.
Что ещё более важно, кабинет уже почти приехал на платформу.
— Онии-сама.
И сверх того.
— Там что-то есть?
— Нет.
Повернув голову, Тацуя положил руку сестре на плечо.
Миюки задрожала от удивления, и без колебаний прильнула всем телом к Тацуе. И больше не задавала вопросов.
Для них это был простой способ заставить замолчать другого.
Тацуя лишь сердцем запомнил направленные на них взгляды.
◊ ◊ ◊
— Что-то случилось?
Её острые глаза заметили, как подчиненный напрягся, Полковник Баранс коротко задала ему вопрос.
Лицо оператора, который отвел глаза от монитора, чтобы повернуться, задрожало в замешательстве.
— Он... он знает о нашем наблюдении?
— Что за чепуху ты говоришь?
Баранс, полная реалистка, отбросила замешательство подчиненного просто как плод его воображения.
— Хотя и низкоорбитальный, но он всё равно спутник. Прежде всего. Невозможно обнаружить камеру с земли невооруженным глазом.
— Но только что я точно увидел, как глаза Тацуи Шибы посмотрели из монитора прямо на меня.
Короче говоря, их глаза встретились, когда он следил за камерой, но...
— Не имеет значения, настолько превосходно человеческое зрение, невозможно увидеть низкоорбитальный спутник, так ведь. И ещё невозможнее различить на нем камеру; это невозможно сделать даже восприятием измененных людей, способности которых были сильно преобразованы.
Когда Баранс заговорила раздраженным голосом, его лицо немного расслабилось.
— Хорошо. Просто на всякий случай. Я ещё раз посмотрю на изображения, сделанные три минуты назад.
— Так точно, мэм.
Изображение в реальном времени перешло на маленькое окно, а на главном экране начала воспроизводиться запись. Камера высокого разрешения четко показала, как Майор Сириус нервозно позволила взгляду блуждать то вправо, то влево, то обратно вправо.
Эта картина глубоко заинтересовала Баранс (или, скорее, она не могла её проигнорировать), но она сосредоточила внимание на проблеме подчиненного, Тацуе Шибе.
Взгляд, который парень направил на Сириуса, метнулся вверх.
Определенно показалось, что на мгновение он заглянул в камеру.
Тем не менее, это можно было легко объяснить, немного над этим подумав, столь незначительным это было.
Скорее всего, он посмотрел на небо просто по прихоти.
Доказательством было то, что после этого мгновения он сразу же отвел взгляд от камеры.
— Это просто твоё воображение, как я и думала. Это лучше, чем блуждать в задумчивости, но чрезмерная бдительность тоже приводит к ошибкам в суждениях.
Полковник дала эти указания и отвернулась от главного экрана.
На вспомогательном экране Майор Сириус ехала внутри небольшого рельсового автомобиля, называемого в Японии кабинетом. Конечно, Баранс больше обеспокоило неустойчивое поведение молодой девушки, носившей титул Сириуса.
◊ ◊ ◊
Лина вернулась в съемную квартиру, служившую ей оперативной базой в Японии, и глубоко вздохнула перед дверью.
Она понимала, что уже слишком поздно что-то делать с завернутой коробкой шоколада в сумке.
В конце концов, как бы хорошо она ни подготовила шоколад вежливости, она не нашла хорошего повода, чтобы его подарить и вернулась домой. Машинально она уклонилась от его вопроса, сказав: «ничего», но правда была в том, что затем она решила передать его, когда они разойдутся.
