А если…
Мысль, пришедшая ему в голову, была бы естественна на странице фантастического триллера, фантастику Терехов не любил и в свои тексты не допускал, хотя многие нынешние авторы обожали сцены и ситуации, находившиеся либо на грани фантастических допущений, либо даже за гранью. Нет, он себе этого не позволял…
А «Вторжение в Элинор»? Если это не фантастика, то что?
Но ведь это не я! — крикнул Терехов сам себе и сам над собой рассмеялся. Не я? Вот книжка на столе, вот фамилия на обложке.
Значит, это не фантастика. Все это было. И на самом деле он знал и сейчас знает адрес Ресовцева, где-то в подсознании адрес записан, и если, как утверждает соседка, он приходил к Ресовцеву в тот вечер, то почему не пойти опять? Отдаться интуиции и идти куда глаза глядят. В прошлый раз он искал дом Ресовцева целенаправленно, зная, что ищет и по каким конкретным критериям. Сознание подвело, сознание и должно было подвести. А если…
Господи, как все это глупо.
Терехов шел быстро, не глядя по сторонам, думал только о том, какой сегодня хороший день, солнце жарит, будто в августе, на небе ни облачка, и даже уличные кошки почему-то не такие облезлые, как обычно, а на деревьях появились желтые листья, скоро золотая осень, лучшее время года, Алена обожала собирать опавшие листья, выбирала самые большие, и квартира становилась похожа на бульвар — листья валялись где попало, на полу, на столах, на полках, на диване и даже на кровати, а один-два самых красивых листа Алена обычно клала себе под подушку, говорила, что, если спать на листьях, то снятся замечательные осенние сны, добрые и с хорошим концом.
Задумавшись, Терехов шел и шел, и остановился, наконец, когда уперся в закрытую дверь — типичную дверь старого московского дома, крашенную и перекрашенную, с многочисленными старыми и свежими царапинами, разбитым замком и большой, вроде бы золоченной, а на самом деле, конечно, медной ручкой.
Очнувшись от мыслей об Алене (почему он подумал о бывшей жене, а не о Маргарите, если на то пошло?), Терехов огляделся и не узнал улицы. Похоже, он никогда здесь не был. А может, наоборот, бывал неоднократно, старые московские районы выглядели одновременно разными и одинаковыми, с первого взгляда и не определишь, если нет опорных вешек — таблички с названием улицы, например.
Терехов оглядел фасад четырехэтажного дома — над дверью был обозначен на синем квадратике номер «23», а таблички с названием улицы не оказалось, вместо нее пустел темный прямоугольник.
Улица была не широкой и не узкой — двустороннее движение, высаженные в вырезах асфальта деревья.
Терехов шел от метро «Шаболовская» и понимал, что уйти очень уж далеко не мог — максимум кварталов десять-двенадцать, если, конечно, ощущение времени ему не изменило.
Никаких гарантий того, что он пришел по нужному адресу. Вполне вероятно — даже почти наверняка — интуиция сыграла с ним если не злую, то бессмысленную шутку, и сейчас он в этом убедится.
Терехов постоял минуты две, не решаясь ни войти, ни отправиться восвояси. Послышались быстрые шаги; прежде чем Терехов успел отойти в сторону, дверь распахнулась, и он оказался лицом к лицу с женщиной лет шестидесяти, одетой в добротное, но не по современной моде, темно-коричневое пальто. На голове у женщины была шляпка, похожая на спикировавшую летающую тарелку, даже усики антенн торчали в разные стороны, или это были перья?
— Да? — сказала женщина, глядя Терехову в глаза и не отводя взгляда. — Вы? А Жанны нету, она сегодня не приходила.
— Н-нет, — пробормотал Терехов, — мне не Жанна… Вы — соседка Эдуарда Викторовича?
— Извините, — сказала женщина, — вообще-то я тороплюсь… Вы хотели что-то спросить? У меня?
— У вас, — Терехов не предполагал, что разговор, которого он искал, будет происходит на улице, он настроил себя, что, если повезет и он действительно найдет дом, где жил Ресовцев, то и с соседкой беседовать будет у нее в квартире — в гостиной или на кухне или, может, на лестничной площадке, если она не захочет впустить его к себе.
— У вас, — повторил он. — Вы меня узнали?
— Конечно, — сказала женщина, и взгляд ее стал подозрительным, как у постового милиционера, увидевшего нарушителя, перешедшего улицу в неположенном месте.
— И имя мое знаете?
— Откуда мне его знать, — враждебно произнесла женщина, отступая от Терехова на шаг. Воспользовавшись ее замешательством, Терехов вступил в полумрак небольшого холла, где почему-то стоял старый выцветший и наверняка продавленный диван, а у ступенек лестницы, поднимавшейся на верхние этажи, лежала аккуратная мокрая тряпка, о которую, по-видимому, все приходившие в этот дом должны были вытирать ноги.
— Вы не представились, — говорила между тем женщина, и взгляд ее Терехов не мог теперь различить, он хотел видеть ее глаза, чтобы судить о правдивости; конечно, взглядом можно солгать тоже, но голосом сделать это куда проще, Терехов знал по себе, он всегда предпочитал выяснять отношения с Аленой, когда, погасив свет, они собирались ложиться в постель или уже лежали на супружеском ложе, и взгляд невозможно было различить, если не прижаться друг к другу — лицо к лицу, взгляд во взгляд. — Меня Лидией Марковной зовут. Шестьдесят пять лет уже.
Невысказанный вопрос «А вас?» повис в тягучем воздухе, будто надутый шарик, но Терехов предпочел не отвечать, а уцепиться за неточность.
— Не могу поверить, — сказал он, улыбаясь, в надежде, что его улыбка будет Лидией Марковной услышана и, главное, правильно понята. — Вы прекрасно выглядите! Ведь если вас уже шестьдесят пять лет называют по имени-отчеству, то сколько…
— Ох! — воскликнула женщина, поняв, какую глупость сморозила. Она рассмеялась, и Терехов понял, что лед сломан и теперь все пойдет так, как он хотел, хотя если бы ему задали сейчас вопрос, чего же он хотел от Лидии Марковны, ответить Терехов затруднился бы.
— Как вы это заметили? — смеялась она. — Мне даже в голову не пришло, вот что значит писатель…
— Так вы знаете, что я писатель, — ухватился Терехов за оговорку.
— Конечно, мне Жанночка сказала, что вы пишете книги, правда, я ни одной не читала, не люблю детективов, там обязательно кто-то кого-то убивает.
— Но ведь это в книгах… — попытался Терехов вставить слово.
— Да какая разница? — Лидия Марковна всплеснула руками, заслонив на мгновение свет, проникавший из единственного узкого окна в пролете между первым и вторым этажом, и только тогда Терехов понял, что парадная дверь захлопнулась, путь на улицу отрезан, и теперь ему только одна дорога: в дом, в квартиру — к Лидии Марковне или, если повезет, туда, где жил Ресовцев. — В книгах сейчас все, как в жизни, вы меня понимаете?
