— Видите ли, — Лисовский поднял на Терехова открытый взгляд, — вы звонили в отделение, говорили с майором Мартыновым, это мой непосредственный начальник… Сначала дело о смерти Ресовцева представлялось ясным — в том, что он повесился сам, у экспертов не было ни малейших сомнений. Классический случай. Майор не собирался вникать в это дело, а у меня подавно не было причины углубляться… Но после вашего звонка мне было дано поручение копнуть — если писатель интересуется, может, действительно случай не совсем обычный, у него, мол, чутье, он сам детективы пишет… Я копнул. И оказалось: покойный именно вам звонил перед смертью, не кому-нибудь. Видите, я с вами предельно откровенен, Владимир Эрнстович. Я собирался закрыть дело, но нужно поставить точку. Почему он вам звонил? Вы не можете этого не знать — иначе не стали бы интересоваться у майора…
Голос следователя был монотонным, как рокот пылесоса, и гипнотизировал, как установки Кашпировского. У них в милиции нынче такие методы воздействия на подсознание подозреваемых? Почему — подозреваемых? В чем? Мне нечего скрывать, подумал Терехов. Почему не рассказать, как все было на самом деле? Сбросить тяжесть со своих плеч и переложить на другие. Пусть милиция ищет. Квартиру на Шаболовке, исчезнувшую комнату, Пращура этого…
И Жанну — к ней следователь непременно пристанет с вопросами. Почему-то Терехову этого хотелось меньше всего.
И еще — соседка Ресовцева. Ее тоже начнут спрашивать, она скажет, что Терехов был у покойного за день до трагедии…
А он утверждает, что они не знакомы.
— Да, — подтвердил Терехов то, что следователю и так было известно, — я звонил майору, верно. Прочитал в интернете о смерти Ресовцева, заинтересовался, а с Мартыновым мы давно знакомы, и отделение ваше в том районе, где жил покойный… Я литератор, как вы правильно отметили. Интересуюсь такими случаями.
— Конечно, — прервал Терехова Лисовский. — Ничего предосудительного. Но почему Ресовцев все-таки звонил вам незадолго до смерти?
— Откуда я знаю? — воскликнул Терехов. — Странный был звонок…
— Вспомнили, значит?
— Я не уверен, что звонил именно Ресовцев, — пояснил Терехов. — В тот день многие звонили, запомнился один звонок, да, дело было днем, точное время не помню.
— Что же он сказал?
— Учтите, я не уверен, что звонивший был именно Ресовцевым…
— Да, это фиксируется, — нетерпеливо сказал Лисовский.
— Ну… Он сказал что-то вроде…
Терехов запнулся, сделал вид, что мучительно вспоминает. Нужно было сочинить нейтральную фразу, за которую невозможно было бы зацепиться. Но как трудно придумать слова, когда стоят над душой! Это не роман сочинять, где фраза за фразой льются из подсознания, будто масло из полного сосуда…
— «Что это такое делается»… И еще: «Как ужасно»… И все, по-моему. Повесил трубку. Честно говоря, я не понял, что это было и кто… Часто люди ошибаются номером, я это так и воспринял.
— Так и восприняли, — повторил Лисовский. — Вы уверены, что услышали именно эти слова? Подумайте, это важно.
— Важно? Почему важно?
— Я должен разобраться в причине самоубийства Ресовцева, — терпеливо объяснил Лисовский. — Последний его звонок был к вам. Слова, которые он сказал, могли иметь непосредственное отношение к тому, что случилось потом.
— Видите ли, у меня не было причин запоминать… Что-то вроде «Как ужасно»… Да, и еще: «Что же это получается»…
— «Получается» или «делается»?
— Какая разница? — вспылил Терехов. Он чувствовал, что теряет почву под ногами, глупо он поступил, когда позвонил майору, но разве тогда ему могло прийти в голову чем все обернется, а сейчас он, естественно, не мог помнить точно, произнес Ресовцев то слово или другое…
— Так «получается» или «делается»? — спросил Лисовский.
— Вы можете записать, что я не помню точно?
— Конечно, — пожал плечами следователь.
— Тогда так и запишите.
— Хорошо. Он сказал что-нибудь еще?
— Нет. Положил трубку. Я еще удивился… Нет, больше ничего.
— У вас есть какие-нибудь предположения о том, почему Ресовцев звонил именно вам?
— Какие предположения? — Терехов поймал себя на том, что повышает голос. — Мало ли кто звонит! Каждый день кто-нибудь!
— Успокойтесь, Владимир Эрнстович, — примирительно произнес Лисовский. — Почему вы так нервничаете?
— Я не… Просто вы три раза задаете один и тот же вопрос.
— Я хочу убедиться, что все зафиксировал верно. Итак, с Ресовцевым вы знакомы не были, телефонный звонок оказался для вас неожиданностью, слов вы точно не запомнили, и никаких предположений, почему Ресовцев звонил именно вам, у вас нет.
— Совершенно верно, — с облегчением сказал Терехов.
— Майору Мартынову вы звонили, потому что прочитали в интернете сообщение о самоубийстве, и со странным звонком вы это сообщение не связали.
— Совершенно верно, — повторил Терехов.
— Спасибо, — с некоторой неуверенностью в голосе сказал следователь, захлопнул блокнот, остановил запись в диктофоне, аккуратно спрятал прибор в кармашек одного из отделений атташе-кейса и поднялся.
— Спасибо, — повторил он, бегло, будто случайным взглядом, оглядывая комнату. — И до свидания. Не буду вас больше задерживать.
— Вы меня не задерживаете, — пробормотал Терехов, приободрившись. Он хотел добавить: «Как вы можете меня задерживать, я ведь у себя дома», но промолчал, резонно рассудив, что в любом случае, а тем более в этом, лучше чего-то не договорить, чем сказать лишнее.
Он проводил Лисовского до двери, они обменялись рукопожатиями, и, уже выйдя на лестничную площадку, следователь сказал:
— Мы не успели поговорить о Жанне Романовне Синицыной, но это как-нибудь в другой раз.
Ошеломленный Терехов не успел ответить, да и не нашелся бы, что сказать на это неожиданное заявление — Лисовский не стал дожидаться лифта и бодро сбежал по ступенькам. Стук его каблуков еще минуту отдавался у Терехова в ушах.
Вернувшись в квартиру, он бесцельно ходил по комнатам, ощущая себя загнанным в ловушку зверем. Сам полез, — думал он. Сам позвонил старлею, успевшему стать майором. И на Шаболовку сам поперся. И эту женщину выследил. И к Пращуру — существует он или нет на самом деле — ввалился по неизвестной причине. Сам нарывался.
А прежде того опубликовал под своим именем чужой роман.
И за каким-то чертом приходил к Ресовцеву вечером накануне его трагической кончины.
Ерунда, подумал Терехов. Я даже адреса до сих пор не знаю. Как, интересно, я мог явиться к этому человеку, если не знаю, где он жил?
