— Ладно, — без удовольствия ответила она. — В колледже Уитмена проходило распределение по факультетам, и мы сидели рядом, потому что наши фамилии стоят одна за другой, по алфавиту. Казначей выступал с ужасно скучной речью, и ты начал писать мне записки.
Я застонал.
— Мы пришли в колледж не одновременно. Ты там уже провела целый год. Ты поступила в 2055 году, а я — в 2056-м. Мы познакомились, когда ты дала в газете объявление о Пушинке. Меня как раз только что наняли на работу.
— Вот это да! А я и забыла. Бедная Пушинка. Но когда это произошло, мы уже встречались, Лайл, как же мы могли познакомиться благодаря моей кошке? И почему я поместила в газете некролог о кошке?
— Некролог? Я говорю не о том, что было два года назад, когда она умерла от старости.
— Ее сбила машина вскоре после того, как мы с тобой начали встречаться.
— Я познакомился с тобой, потому что ты потеряла кошку, а я ее нашел у себя во дворе. Я прочел объявление в газете, поймал ее и…
— Я поняла, что ты хочешь сказать. Наши воспоминания различаются не только в крупных событиях, так?
Почти во всем. — Она уставилась на меня. — Мы кое-что выясняем, но я не уверена, что хочу это выяснять.
У меня мелькнула догадка.
— Позволь спросить кое о чем, имеющем к этому более прямое отношение. Ты когда-нибудь отказывалась от возможности научиться хорошо стрелять из пистолета или владеть тем арсеналом, с которым ты так лихо управлялась вчера вечером?
Она уставилась на меня и ответила:
— Да, отказывалась, теперь я вспоминаю. Когда я училась на втором курсе магистратуры и подумывала о том, чтобы дальше заниматься изучением Рейха, как-то, оказавшись совсем без денег, попробовала устроиться на работу в контрразведку. Они не хотели брать меня в качестве аналитика и предложили воспользоваться случаем и заняться физической подготовкой. Потом я нашла подходящую работу, бросила учебу и проработала год, так что физ-подготовка мне не пригодилась. Думаю, что, если бы не нашла тогда работу, наверное, пошла бы тестироваться и стала шпионом, полицейским или кем-нибудь в этом роде и научилась бы пользоваться ножами, пистолетами и прочим оружием. — Она встала, сделала глоток вина, подошла к окну, пристально всматриваясь в темноту. — Вот так оно и было, правда? Незначительное событие в моей жизни могло сделать из меня женщину, которая умеет обращаться с оружием так же хорошо, как ты видел два дня назад. Но как же все это проявилось и почему я здесь? Я помню, что в тебя стреляли, Лайл, и думаю, что это так. По крайней мере частично.
Повисла долгая неловкая пауза, а потом Хелен разрыдалась, скорчившись на диване.
— Знаешь, у меня ужасное чувство, что где-то там ты уже умер, и поэтому я плачу. И это кажется нечестным, потому что та я, которая убила Билли Биард, спасла твою жизнь, и, возможно, ты жив. Она должна была плакать. И это кажется таким несправедливым, что ты у меня есть, а я так ничего до сих пор и не сделала…
Я встал, взял руки Хелен в свои и принялся целовать заплаканные глаза, стараясь успокоить ее; в моем представлении именно так всегда поступали любовники, утешая своих возлюбленных. Хелен склонила голову мне на плечо, и ее губы мягко коснулись моей кожи. Возможно, это был просто стресс, или отчаянное желание приободрить друг друга, или же мы действительно хотели заняться любовью, но в конце концов именно этим мы и занялись.
Позже, бессильно раскинувшись на кровати, я сказал:
— Какое забавное наблюдение. Тебе не кажется, что люди стали меньше говорить о прошлом? То есть я стал замечать, что когда детишки начинают говорить о том, что было в прошлом году или месяце, то матери стараются утихомирить их, как будто дети говорят о чем-то неприличном, об испражнениях или половых партнерах своих родителей. Не помню, как это происходило в детстве, а ты?
— Нет, но подумаю.
Хелен перекатилась на другую сторону и положила голову мне на грудь.
— А я думаю, что никогда не задавала подобных вопросов, не потому что считала неприличным, а просто не возникало желания. То и дело кто-нибудь из взрослых принимался рассказывать о том, что он увидел или услышал много лет назад, и я обнаружила, что меня раздражают подобные разговоры, поэтому я старалась уклониться от них. Довольно странно для историка, верно? То же самое с памятью. Перед каждой лекцией я иду в библиотеку и еще раз просматриваю то, что, казалось бы, знаю уже наизусть, и только после этого пишу лекцию. Странно, что я до сих пор этого не замечала, правда?
— Странно. Или же это тоже часть общей картины, которая проясняется по мере того, как мы с тобой все обсуждаем; у нас становится меньше пробелов, разрывов в воспоминаниях и чего бы там ни было. Как будто практика позволяет чаще задумываться над проблемой.
— Интересно, сколько людей блуждали в этих дебрях и из каких других миров они были? — спросила Хелен.
— Других миров? — удивился я. А потом страшно разболелась голова, и я потерял сознание.
Спустя минуту я пришел в себя. Голова все еще болела. Хелен, придерживая меня, дала аспирин и обеспокоенно спросила:
— Ты в порядке?
— Наверное. Что с тобой случилось, когда ты произнесла «других миров»?
При этих словах у меня засосало под ложечкой, и голова заболела еще сильнее.
— Ничего, когда я это произносила. Сначала я подумала и в этот момент ощутила нечто похожее на головокружение. Так что я решила, что это — одна из тех Тем, как.., как те, на которые мы не могли говорить. Ну вот, многие из нас родом из разных версий прошлого…
Она дышала с трудом.
— Ох, теперь больно от одной лишь мысли. Значит, судя по нашему индикатору, я поняла нечто важное. Не многие из нас. Мы все.
Я проглотил аспирин и ответил:
— Эта мысль не причиняет мне боли, потому что я не понимаю, что ты имеешь в виду. Но мне действительно очень интересно.
Хелен сделала глубокий вдох и продолжила:
— Хорошо. Дело вот в чем. Предположим, люди соединяют одну историю с другой, и все эти истории перемешаны, как спагетти. Чаще всего, когда ты пересекав ешься с другой историей, это оказывается ближайшая к ней ветвь, так что разница в деталях незначительна — например, как мы встретились или как долго жила моя кошка, и так далее. Но довольно часто человек совершает большой прыжок, как я, когда приехала в Окленд, в этот исторический период. И чем бы ни были вызваны подобные пересечения, их частота резко возрастает в самом недалеком прошлом, поэтому у людей все больше и больше разногласий по поводу прошлого. Знаешь, когда вопрос становится спорным, особенно если он становится одновременно и неразрешимым…
— Точно! — На этот раз мне показалось, будто голову зажали в тиски. — Вежливые люди стараются избежать его. Никто не хочет оказаться грубияном, поднявшим этот вопрос. Увиливают, темнят.., значит, в последние несколько лет — может, двадцать или около того — миры начали дрейфовать вместе…
