Златоус остался на корабле, чтобы полностью подготовить судно отплытию, рассчитывая на быстрое возвращение братьев.
«Тысячелетнее господство христианской религии исполнено таким стоном и такой болью, как ни одно другое в истории человечества. Язычество не знало религиозных войн. Теперь их познают сполна! И мне не обязательно быть пророком, чтобы предсказать такое,» — размышлял Игорь, все еще кусая губы издали доносился отзвук смертельной сечи.
* * *
Действительно, отобрав право на свободу воли, и предложив взамен право на рабство до гроба, святые отцы ввергли народы в пучину вековых распрей, ловко подменив флегматичность Господа защитой собственных жизненных интересов, интересов посредников, наместников и толкователей.
Преследуя Каббалу, христианство само закабалило половину цивилизованного мира. Впрочем, мир и стал таким цивилизованным под знаком Креста, а ведь сказано было — не сотвори себе кумира. Презрев и эту заповедь, каждый поклонник Иисуса носит на груди его символ, бьет челом у святых икон с изображением небесного семейства, покупает, а то и продает, реликвии Распятого бога. И все бы ничего, у каждого — свои обереги. Но забыв, что гонимый свят, Христианская Церковь и выпестованные ею общества столетиями будут распинать инакомыслящих в буквальном и переносном смысле, всеми правдами и неправдами. Еще не побит камнями Парацельс, еще нет и в помине Коперника и Бруно, еще не отрекся Галилей, пока что не рожден и не погиб де Бержерак. Добрая традиция найдет продолжение и в наши дни — чего стоит преданный анафеме граф Толстой? Перед кем угодничали твои служители, Господи, когда посреди демократической первопрестольной уложили полторы тысячи русских людей, поднявшихся сбросить ярмо. Потому и положили, что поднялись…
А Творение завершено, и не во власти людей что-то изменить, переделать. Всех несогласных, всех, кто не с Их Богом, всех, кто не желает отречься, ждет смерть от слуг Его, сам Бог простит, он милосердный, но люди не простят.
Впрочем и теперь, уже приобщившись к достижениям прогресса, всемогущие пастыри, как прежде, правят бескультурным, хоть и цивилизованным стадом.
Но есть одна сила, с которой даже им не сладить вовек. О нее разбиваются все попытки причесать любую паству под одну гребенку. И сколько бы с ней не боролись — она крепнет с каждой новой схваткой. Потому, что мощь эта дана нам от Рода. Это извечная неудовлетворенность Человека самим собой. Это дерзость — поспорить с богами. Это еретическая смелость объять необъятное, стать с ними в один ряд. Это птица Феникс возрожденное Язычество. И тот, кто достигнет божественных высот взвалит на себя ответственность Бога. Встав на плечи гигантов, будь готов принять титана на собственные плечи.
Каждый должен ответить за свершенное им, всякому воздастся по делам, а не по букве законов, сочиненных от имени Иисуса ли, Иеговы ли, Магомета или самого Аллаха.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. СЕМИ СМЕРТЯМ НЕ БЫВАТЬ
Златогор не желал помощи Мерцаны, и поэтому не участвовал в ритуале Вызывания Великих Вод. Жрец смотрел на вершину Кволтицкой горы, что виднелась южнее Арконы. Там, среди дубовых рощ дымился Храм Сварога.
Огнем и мечом прошелся враг по ругской земле. Разграблено святилище Триглава близ Стопенькамня. Никого не пощадили христиане. Даже немых служительниц Матказеми — и тех вырезали всех до единой. И по всему острову уж третий день подряд горели брошенные хозяевами хутора и усадьбы.
— Кволтицу взяли! — молвил Златогор.
— Это значит, что князя больше нет, — откликнулся Инегельд.
— Он держится! Разве не чуешь!? На перешейке идет бой! Это значит враг со всех сторон. Они разделили свои силы.
— Не надо много смекалки, чтобы выдумать такое. Ага! Ну, вот и гости пожаловали! Этим город не нужен. Им нужен Храм. Их влечет к себе золото Свентовита.
С моря к острову подходил вражеский флот. Кресты на парусах не оставляли сомнения в его принадлежности.
Инегельд насчитал два десятка длинных одномачтовых шнекаров и дракаров, среди них выделялись два крупных судна-кнорры.
— Больше не могу! Я пойду, Инегельд!
Семи смертям не бывать, а одной — не миновать! — внезапно сказал Златогор и добавил, — Я выбрал тебя, потому что отныне у ругов не будет капищ. Дорога — вот их святилище отныне. Но, что бы ни случилось — не смей, как я, марать себя разрушительной злобой!
— Ты решил! Я не смею осудить твой выбор, отче! — мужчины обнялись.
Старик вышел. Параситы, стоящие на страже у дверей, проводили древнего скальда земным поклоном. Он тоже поклонился им в ответ…
— Пойду и я, Великий! — подошел к Инегельду седой Веремуд, сотня которого уже рассеялась средь извилин берега внизу, поджидая заморских гостей.
— Не зови меня Великим. Лишь Корович носит это имя. Я всего лишь путник на перекрестке, у которого ничего не было до сей поры, кроме скальдскапа и мечей, — ответил тот.
— И это не мало! Я поспешу. Сейчас они начнут, — в дверях Веремуд обернулся, и все поразились, насколько бледен старый воин. — Неужели, наши волхвы не выстоят против Силы Распятого бога? — тревожно спросил он.
— Держись! Вон идет туча. Уж громыхает Перун, — ободрил его Инегельд.
— Еще отец мой говаривал — на бога надейся, а сам — не плошай! улыбнулся старик в ответ, и с этими словами Веремуд скрылся из виду.
… Чуть рассеялся дым, стали заметны еще не менее десяти больших кораблей, приставших к острову северо-западнее Арконы, именно этот отряд данов взобрался на Кволтицкую гору, осквернив капище Сварога.
В тот же самый момент в залу вбежал окровавленный воин:
— Руальд приказал передать. Врата Сварога взломаны. Защищайтесь! Сейчас он ничем не может помочь.
Лютобор доверил старому Руальду оборону детинца, где, оставив дома, укрылись жители, его дочь Василиса, где имелись запасы провизии и оружия. Но, оказалось, что минут двадцать назад полторы сотни викингов внезапно появились под стенами крепости, по всей вероятности, они высадились на остров этой ночью раньше всех.
Затаились, а затем, миновав пустые улицы слободы, викинги перебили немногочисленную охрану у Южных ворот и захватили их. Так они оказались между детинцем и Храмом. Но штурмовать цитадель, где засел Руальд, не всю жизнь пробывший ключником, и не менее восьми десятков опытных бойцов, даны не решились. Не стали они и удерживать проход, что было бы логично, а направились вверх по склону Холма и, убивая на своем пути растерявшихся параситов, почти ворвались в святилище.
— Инегельд! Мы здесь! — воскликнула Светлана, вбегая в залу. Одуревшая от дыма Василиса покорно следовала за ней, держась за руку новой подруги. Княжна в изнеможении опустилась на разноцветный мраморный пол Храма. Упала и Светлана.
