- Вы, наверное, думаете, почему я подошла именно к вам? - Девушка повернулась к нему с печальной улыбкой. - Я отвечу. Только вначале скажите: вам знакомо имя Энрико Гонсалес?
Зоров был готов, казалось, ко всему. Но вопрос Джоанны напрочь вышиб его из седла. Энрико Гонсалес. Весельчак, балагур, любимец всего Отряда... душа любой компании, неистощимый кладезь анекдотов, десантник божьей милостью, командир группы "Ураган"... Обрел вечный приют в черных скалах Гидры, четвертой планеты Беты Кассиопеи. Одиннадцать лет тому назад. А болит, как будто все случилось вчера... Но великий космос, откуда знает его эта девчонка?!
- Я любила его, - сказала Джоанна. - А к вам подошла, потому что увидела на груди точно такой же значок, который носил Энрико.
- Но Джоанна... Сколько же вам лет?!
- Двадцать восемь. Что, молодо выгляжу? Это обманчивое впечатление, уверяю вас. Порой я чувствую себя древней старухой... А тогда мне было семнадцать, и я любила... о, как я его любила! Возможно, вы подумаете, что я была молоденькой наивной дурочкой с романтическим ветром в голове? Отчасти да. Но Энрико я любила по-настоящему. Он был веселый, сильный. И добрый. И очень красивый. Девчонки за ним табунами увивались. Я жутко ревновала, бесилась... А потом сама призналась ему в любви и сказала, что хочу быть его женой. Он сразу стал каким-то очень серьезным... даже грустным, пожалуй. Раньше я таким его никогда не видела. "Десантнику лучше не иметь семьи, разве ты не знаешь?" - спросил. Я стояла перед ним, дрожала, как листок на ветру, и молила Бога, чтобы не разреветься. Он заглянул мне в глаза, покачал головой и положил свои широкие и теплые ладони мне на лицо. И держал так, пока я перестала дрожать и реветь перехотелось. От его ладоней точно ток шел, ласковый такой, успокаивающий... А потом вдруг снова заулыбался, поцеловал меня в щеку и сказал: "Ты подрасти пока, а я тем временем вылетаю свой регламент. Тогда и поженимся". Потрепал меня по волосам, подмигнул и ушел. Больше я его не видела, а через пять месяцев он погиб. Вот такая история. Десантники здесь нечастые гости, хотя Энрико любил бывать на "Гее-13". Меня часто брал с собой. Особенно ему нравились светомузыкальные представления на темы земной истории. Наверное, поэтому я и попросилась на работу в его любимый светомузыкальный театр "Гелиос". Так и работаю с тех пор. Сегодня у меня выходной, и я решила навестить сестру, она на Луне живет. Вышла на перрон... и тут вас увидела, значок этот... И не смогла пройти мимо. Все просто, Александр. Извините меня.
- Вы хотите уйти?
- Не знаю. Нет, наверное. К сестре я уже все равно не полечу. Настроение бесповоротно взлохмачено, как говорил поэт... так что, если вы не против, могу составить компанию. В качестве гида, например.
- Буду очень рад, - искренне сказал Зоров. И подумал, что хорошо хоть внешне он может держаться естественно. Странное внутреннее напряжение, от которого деревенел затылок и противно пересыхало во рту, не покидало его. Хотя вроде бы все и выяснилось.
- Где вы собирались развлекаться? - спросила Джоанна, искоса взглянув на Зорова.
- Планы дилетанта не стоят и ломаного гроша, - сказал Зоров. - Я полностью полагаюсь на ваш вкус.
- Гм... На вкус и цвет, как известно, товарищей нет... - Джоанна на секунду призадумалась, затем решительно качнула головой: - Так тому и быть. Идемте!
Они покинули террасу и по неярко освещенной галерее направились в глубь станции. На одном из перекрестков Джоанна ступила на самодвижущуюся дорожку и жестом предложила Зорову последовать ее примеру.
- Куда мы направляемся и что будет первым номером нашей программы? осведомился Зоров.
- Это сюрприз, - улыбнулась Джоанна. - Хочу только уточнить: насколько я знаю, психотронные воздействия людей вашей профессии не интересуют, так?
- Совершенно верно. - Зоров вдруг вспомнил один забавный эпизод и невольно усмехнулся. И ответил на вопросительный взгляд Джоанны: - Однажды один мой коллега по имени Морис после знаменитого штурма Огненного Плато на Андалуре посетил "Гею-13" и от большого ума поперся на какую-то там гипнореаль, не удосужившись узнать даже ее название. Я могу только представить его состояние, когда очутился он на Огненном Плато, зажатый между двумя холмиками; с вершин которых в небо с ужасающим грохотом лупили фиолетовые молнии, а в шлемофоне хриплым сорванным голосом орал команды Иштван Пек по прозвищу Сенбернар... Объяснялось все просто - реаль была смонтирована из психобиограмм десантников, штурмовавших Плато. Морис же, естественно, этого не знал и, решив, что у него "рубка поехала", так заорал, что сбежался весь персонал. Недели две после этого вся База с хохоту покатывалась, а уж подкалывали Мориса еще, наверное, с год.
- Я слышала об этом случае. - Голос Джоанны дрогнул, но отнюдь не от смеха. Зоров взглянул на нее, и его поразила перемена, произошедшая в ее лице. Удивление, боль, обида плескались в огромных глазах... - Я не понимаю, Александр, не понимаю, как вы можете веселиться?! Когда гибнут ваши друзья и когда любой вылет для любого из вас может стать последним?! Объясните мне это?
Зоров непроизвольно коснулся руки Джоанны.
- Успокойтесь, пожалуйста. А объяснение очень простое, даже банальное. База, полная тоски и траурных рож, была бы хуже любого ада. С такими настроениями лучшие из лучших мерли бы, как мухи, в самых простых ситуациях. Вот вам доказательство "от противного", как говорят математики. Теперь чуть по-другому. Там мы все равны. Никто не знает, чей черед идти на рандеву с костлявой. Ни у кого нет преимуществ, ни у кого нет "блата". Там это не проходит. Поэтому мы в равной степени имеем право на все. В том числе и на веселье. Скажу больше - более всего на веселье. Это не парадокс. Мы обычные люди - но мы и не совсем обычные люди. Профессия накладывает отпечаток. Мы ощущаем это - и не хотим этого. И тогда остается только юмор и смех. Это то, что позволяет нам остаться людьми и не выродиться в касту неких суперменов. У нас очень сложное отношение к собственной профессии. Мы и любим ее, и ненавидим, и гордимся... конечно, каждый из нас ощущает определенную элитарность своего положения. Тут и баснословные премиальные, и восхищенные взгляды юношей и девушек, и многое другое. На отдыхе некоторые из нас любят порой изобразить этаких сорвиголов, которым сам черт не брат... есть такой грех. Но никто и никогда не переступил и не переступит определенной черты... Знаете, чего мы боимся больше всего? Не смерти, нет - отчуждения. Поэтому и ведем себя на людях не всегда... адекватно, чтобы не дай Бог не показать собственной ущербности. Вы удивлены? Разве бывают ущербные супермены? Увы, они есть. Я открою вам тайну: уже через несколько лет работы в Десанте утрачивается способность к ощущению и восприятию нормальных для обычного человека психоэмоциональных полутонов. Только - надрыв, только - предельный накал эмоций, только - полное напряжение всех сил. Человеку, который долго смотрел на солнце, не доступно богатство цветовой гаммы. Исключения? Бывают, как и из любого правила... Очень редко. В общении с обычными людьми десантник либо надевает маску и играет какую-либо роль, а попросту говоря, валяет дурака, либо, говоря образно, застегивается на все "молнии" и пуговицы, держа себя в броне постоянного самоконтроля. Потому-то и не любим мы долго находиться в нормальном обществе, предпочитая или одиночество, или тесный мирок Базы, где с нас слетает вся шелуха и мы становимся самими собой, и тогда мы хохочем по поводу и без, подначиваем друг друга, режемся в разные дурацкие игры и глушим контрабандный спирт, никогда, впрочем, не забывая пролить несколько капель на стол - за них, ушедших. Только делаем мы это молча, потому что даже там, среди своих, эта тема - табу. И скорбь свою никогда не показываем, глубоко-глубоко в себе храним, наглухо закрываем, от себя в первую очередь. Своеобразный защитный рефлекс, очень полезный. Ситуация - сегодня он, а завтра, вполне вероятно, ты - диктует свои правила. Не новая ситуация, кстати. Количеством войн дьявол человечество не обидел, а на войне как на войне... сплошь и рядом подобная ситуация получается. И колокол твоей души, звоня по погибшим, звонит и по тебе... Это гениально Хемингуэй подметил. А собственные поминки - препаршивая штука, от них прямиком к настоящим. Поэтому, чтобы работать и выживать, чтобы уходить и возвращаться, заставляешь себя забывать... хотя бы на какое-то время. Навсегда не получается, да это и хорошо, пожалуй, что не получается. Вот так, Джоанна. Наговорил я много разного, а вот сумел ли объяснить толком, не знаю.
