— Э, да будет тебе, балаболка, будет! — Пожилой дядя. на которого стали посматривать, побагровел, отошел.
Корнев, наблюдавший сцену от дверей, узнал: бригадир Никонов — тот, что выкладывал кривую трубу и хотел уволиться. Не уволился, вошел во вкус, стремится повыше. А насчет жены сам. чудак. раззвонил, теперь обижается.
— Нет, я, боже избавь, не хочу сказать, что там что-то такое имело место, — продолжал зычный. — Но — не уверен человек в такой ситуации: подозрения, ревность, сцены… что было, то было. Оно ж через забор слышно. А теперь — каждый вечер человек возвращается, будто из долгой командировки… и как, слышь, молодожен! И все в порядке, окрепла семья.
Он выразительно согнул руку в локте. Работяги ржали. Зампред молодо блестел глазами.
— Валя, там действительно все в порядке, — негромко сказал референту Александр Иванович, — моего участия не требуется. Они сами все докажут — рабочий же класс!.. Мы разминулись.
И он вернулся в осевую башню, зашагал снова вниз с этажа на этаж (хотя здесь уже ходили лифты) — принимал парад дел, работ, результатов в Шаре.
III
В пустом выгнутом дугой зале на 90-м этаже, в котором к конференции откроется научная библиотека, Корнев увидел Ястребова. Тот шел вдоль внешней стены, приседал, распрямлялся, иногда что-то поднимал над головой. В местах, где это «что-то» издавало вой или писк, бригадир делал на стене пометки мелом.
— Герман Иваныч! — изумился Корнев. — Ты уже здесь, выспался?
— Это в честь чего я буду днем высыпаться, нежиться? — Тот подходил, обнажая в улыбке стальные зубы, щурил калмыковатые глаза. — Догадались тоже: не разбудив, в автобусы и по домам… Это себе дороже в будний день отсыпаться, на то ночь есть. Отдохнул, помылся — и сюда.
— А команда твоя?
— Одни спят, а те, что поумнее, вон. — Он указал в дальний конец зала, где трое рабочих — все «ястребы» — собирали трубчатые конструкции. — Стеллажи строим для библиотеки. Юрий Акимович дал наряд.
— Чем это ты пищишь?
— Да вот, — Ястребов показал прибор в корпусе от транзисторного приемника, — сделать я его сделал, а еще не назвал. Ну… вроде миноискателя. Обнаруживаю сильные неоднородности около стен. Здесь стеллажи придется отдалять от стены, чтобы книжки не выскакивали сами. А то и барышня какая может с лесенки загреметь.
— Покажи-ка… — Корнев взял, осмотрел, снаружи ничего примечательного не увидел, крутнул ногтем винт на задней панели.
— Открывать не надо, Александр Ива, я вам так скажу. Там две стандартные платы с генераторами промежуточной частоты, общий выход на динамик. Как сильно неоднородное место, так у ближнего к нему триода частота сдвигается. Получаются биения, они поют и воют — предупреждают.
«Конечно, сдвиг частот, биения… как просто! Это же универсальный индикатор неоднородностей. На микросхемах сделать, на руку надеть — работу облегчит, безопасность увеличит. И я не сообразил. Тогда, в Овечьем ущелье, смекнул, а потом и не вспомнил… надо же! Все текучка заедает». Корнев с уважением взглянул на мастера:
— Золотой ты мужик, Герман Иваныч, что голова, что руки… Премию получишь. А приборчик я у тебя одолжу на часок, надо кое-кого носом потыкать…
Потыкать носом в самодельный индикатор Ястребова следовало начальника лаборатории специальных приборов Бурова; эпитет «специальные» как раз и подразумевал приборы, использующие в измерениях и индикации свойства НПВ. Александр Иванович был не бюрократ какой-нибудь, чтобы вызывать начлаба Бурова к себе в кабинет, отрывать от дел, — он сам, не расплескивая созревшее чувство, направился к нему в лабораторию на 20-й уровень.
Начлаб Буров, цветущей внешности молодой инженер с широкими щеками и пышной шевелюрой, был на месте. Он сидел, отклонив стул на задние ножки, чтобы удобней было держать ноги на столе, и чертил схему в блокноте, положенном на левое, красиво обтянутое джинсами бедро. При виде главного он убрал ноги со стола, встал. В глубине комнаты инженер и две лаборантки что-то паяли.
Тыкал его Александр Иванович носом основательно и с многих позиций. Сейчас он не помнил, испытанное при виде приборчика чувство досады, что сам не сообразил: мало ли что он не сообразил, на нем институт, а этот щекастый лоботряс только на приборах сидит.
— А где приборы?! Где система привода и ориентации в Шаре? Вертолеты мотаются по произвольным маршрутам, перерасходуют горючее, высаживаются на площадки, как на полярную льдину! Где ограничители скорости? Где контрольные таймеры? Где реле неоднородностей?…
— Понимаете, Александр Иванович, — красивым грудным голосом сказал Буров, — нет общей идеи. А без нее…
— Да что идея, у вас здесь масса идей и эффектов: и тебе аккумуляция зарядов, сдвиги частот и фаз, и биения, и барометрический закон, и гравитационные искажения! А спектральные сдвиги, а интерференция от разного хода времени… Море разливанное, самая вкуснятина для разработчика приборов. Давайте прямо, Витя: если вам не по душе или не по силам сделать так, чтобы мы могли в НПВ видеть, слышать, измерять и отсчитывать все не хуже, чем в обычном мире, — скажите. Мы найдем вам занятие по силам и по душе. Вот штатная должность помощника коменданта у нас пустует, в охранотряде есть вакансии… пожалуйста, не стесняйтесь!
В это время очень кстати (или очень некстати, с чьей позиции смотреть) в комнату на голоса заглянул Зискинд; его АКБ находилось в на том же этаже. При виде Корнева живое лицо Юрия Акимовича выразило замешательство, он, похоже было, даже поколебался: не захлопнуть ли дверь? Но — вошел, вслушался, включился, начал долбать Бурова со своих позиций: до сих пор нет способа точного измерения размеров и дистанций в НПВ — визуальные методы — врут, метром не всюду приложишься. Приходится завышать запас прочности, а это лишний расход материалов, лишняя работа, грузопоток…
Словом, взбутетененный, воспитанный, осунувшийся за эти четверть часа. Буров на полусогнутых проводил главного инженера и главного архитектора по коридору, обещая немедленно переориентироваться на быстрейшее, всестороннейшее, прецезионнейшее конструирование нужных приборов.
— Вот и чудно, — мирно сказал ему на прощанье Корнев, — а после смены загляните в канцелярию, распишитесь там в приказе — напротив пункта, в котором вам будет объявлен выговор.
— Алекса-а-андр Иванович! — огорченно взревел начлаб, развел руками. — Ну, вы, ей-богу…
— Ничего, Витя, увольняют после третьего выговора, а у вас это только первый. Так что все еще впереди.
Буров удалился. Настала очередь Зискинда.
