— Слушаю и повинуюсь! Согласно приказу, переданному через герра Штеркопля, все приведено .в готовность плюс-минус секунда!
— Хорошо. Еще вопросы? Опять подал голос Лентен:
— Экселенц, а что будет с Хальтштадтом?
Хозяин поморщился: в такую минуту- о мелочах! — но все-таки ответил:
— В данный момент, по сведениям Службы Счета, население Хальтштадта составляет 120 тысяч, не считая тех, кто уйдет с нами в Пространство-1. Подданных у каждого из вас будет по миллиарду с кусочком. А вы беспокоитесь о каких-то ста двадцати тысячах. Учитесь мыслить масштабно, Лентен, это вам пригодится — голова-то у вас все-таки одна! Короче, когда поле трансформатора времени будет переброшено на Пространство-1, складка исчезнет. Хальтштадт свою задачу выполнил; и как плацдарм для захвата Пространства-1, и как полигон для отработки системы управления, Которую мы теперь применим в масштабах всей планеты. Ясно? А если ясно, терять время нечего. Так. На последние приготовления час сроку. Через час всем вам быть у точек перехода — каждому по инструкции. Хоррибле, растолкуйте им, чго к чему, по дороге. Помните, через час я включаю рубильник, через час в наших руках власть, какая вам и не снилась. Через час. А теперь убирайтесь!
Этот последний час Куртис провел в суетливых сборах: примерял мундиры, не решаясь остановиться на каком-то одном, выбирал лицо, приличествующее случаю, носился по всем апартаментам. Потом вдруг обнаружил, что нет записной книжки, перерыл все, пока наконец не нашел ее в заднем кармане только что надетых брюк. Бормоча себе под нос полюбившуюся песенку «Я Тилле…», он плюхнулся в кресло перед информарием, посмотрел на часы — оставалось пять минут. И тут, наконец, он понял всем своим существом то, что казалось уже привычной мыслью. И это понимание обрушило на него такой шквал радости, что он чуть не задохнулся. Через пять минут он — Хозяин Земли! всей Земли!! всей Земли!! колотилось у него в черепе. И, боясь, как бы не задохнуться в этом потоке радости, Куртис ухватился за рубильник и резко сдвинул его вниз. И в то же мгновение все вокруг поплыло, в нос шибануло страшной вонью, со всех сторон навалилось что-то липкое, сознание начало мутиться; судорожно корчась, он заработал руками, и когда казалось: все, — конец, — он последним усилием рванулся и с воплем вырвался на поверхность…
Новости в маленьком городке, как известно, распространяются со скоростью, обратно пропорциональной его размерам. Правда, иные факты благодаря своей странности могли бы стать предметом живейшего обсуждения, но таковыми не становятся, и в каждом случае этому, естественно, есть причина. Так и то, чему оказался невольным свидетелем ночной сторож дядя Гица… Под большим секретом он рассказал об этом двум-трем своим приятелям, а они решили, что все это ему просто со сна привиделось. Дядя Гица же сообразил, что если так подумали приятели, то никаких гарантий нет, что точно так не подумает и директор коммунхоза, — хорош же ночной сторож, которому на дежурстве сны снятся! А поскольку дяде Гице до пенсии оставалось всего полгода, то он счел за благо, пока не дошло до начальственных ушей, просто-напросто забыть о том, чему оказался свидетелем во время ночного обхода. Хотя забыть было трудно, настолько ясно стояло все перед глазами.
Уже светало потихоньку, подтаявшая почти до .прозрачности луна сползала за забор, когда дядя Гица в очередной раз обходил коммунхозовский хоздвор. Делал он это добросовестно, заглядывая в каждый уголок, и только один «объект» обходил сторонкой — больно уж аромат был специфический. И на этот раз он повернул уже было от него, как вдруг в выгребной яме (тот самый «объект») что-то громко забулькало. Стараясь не дышать, дядя Гица шагнул к краю. Вдруг посреди ямы с шумом что-то вынырнуло, и через мгновение это «что-то» страшное, обляпанное — выкарабкалось наверх и с воплем ринулось мимо дяди Гицы. В нос ударило вонью. А когда он пришел в себя и кинулся следом, сдернув с плеча берданку, странного существа и след простыл…
В общем, дядя Гица благоразумно решил не распространяться насчет ночного случая. И то, что вполне могло стать благодаря своей непонятности и необъяснимости новостью номер один по крайней мере на неделю, ею не стало.
Это печальное обстоятельство в некоторой степени было компенсировано неожиданным появлением «фельдмаршала». Но и к нему вскоре иссяк всякий интерес, если не считать всюду сующих нос краснокожих вождей.
И вот, когда казалось, что все новости исчерпаны раз и навсегда, случилось нечто странное и, при ближайшем рассмотрении, непонятное. И новость об этом в один момент облетела весь городишко. В один прекрасный день начальник милиции, заведующий гороно, директор краеведческого музея и еще семнадцать заведующих, начальников и директоров разных городских учреждений получили анонимные письма, отличавшиеся только подписью:
одни были подписаны классически «Доброжелатель», другие непонятно — Тилле из Раталара и Иорр из Венделло. То, что эти самые Тилле, Иорр и Доброжелатель — единый анонимщик в трех лицах, ясно было с первого взгляда: все два десятка накарябанных на обрывках газет каракулей содержали одно и то же сообщение, которому их неизвестный автор явно придавал огромное значение, поскольку размножил их в таком количестве, на которое у обыкновенного анонимщика просто не хватило бы духу. Понять же, что было в них нацарапано, оказалось совершенно невозможным. Но, к счастью, директор музея Павел Федорович был в некоторой степени полиглот, и к тому же самой профессией приучен к разгадыванию всяческих загадок. Оказалось, что все письма написаны на какой-то странной смеси испанского, английского и ломаного немецкого языка. И во всех них коротко, без ненужных подробностей, сообщалось: «Эти гады Александру Македонскому танки за полцены отдали. Не иначе-взятка».
Люди серьезные пожали плечами, кое-кто счел анонимку плоской шуткой, но на базаре новость эта была в центре внимания почти неделю. И тут, как за первой каплей, хлынул настоящий анонимный ливень, хлестнувший даже в почтовый ящик нашей библиотеки. Однажды утром, вынув свежую почту, среди газет я обнаружил замусоленный обрывок с «донесением»: «Эта сволочь Хоррибле жрет фенол, и никто не смотрит».
Разбирая тусклые карандашные каракули, я вдруг спиной почувствовал чей-то взгляд и, обернувшись, увидел, что из-за афишной тумбы, пристально следя за тем, что я делаю, выглядывает «фельдмаршал». Что-то неприятное показалось мне в этом, может потому, что человеку всегда неприятно, когда за ним подглядывают. Я машинально скомкал бумажку и бросил. И тут фигура, прятавшаяся за афишной тумбой, с неожиданной прытью метнулась ко мне, я даже инстинктивно отшатнулся. С каким-то хриплым рыком «фельдмаршал» проворно подхватил с земли скомканную бумажку и отпрыгнул в сторону. В глазах его плескалась такая злоба, что я, честно говоря, растерялся. А он, вдруг выдернув из кармана какую-то деревяшку, наставил на меня: «Пух! Пух!». Довольная ухмылка пробежала по его заросшей физиономии, сунул деревяшку в карман и зашагал прочь… Так я в последний раз видел «фельдмаршала». В последний, потому что он вдруг исчез. В какой именно день это случилось, естественно никто не заметил. Может, неделя прошла, а может, месяц. Просто однажды один, потом другой и наконец все обратили внимание, что примелькавшаяся было фигура перестала мелькать. Раздумывать над этим фактом .не было никакой причины-как пришел, так и ушел.
