13
Знойным полднем Моранден въехал в Хан-Янон со своими отрядами под развевающимися знаменами. - Бесстыжий, - произнесла какая-то женщина, когда копыта зацокали по рынку. - Цыц! - оборвал ее другой голос. - Кругом уши. - Ну и пусть! А вот я слышала, что... Имин протиснулась сквозь напирающую толпу. Она знала, что именно слышала та женщина. Все это слышали. - Он пытался убить наследника, правда пытался, во всяком случае, так говорят. - Если не клянутся, что он спас принцу жизнь. - Спас! Как же! Он заманил молоденького господина подальше, привязал к алтарю и даже предложил его самой... - И хорошо было бы, если бы он это сделал. Плюгавый жеманный чужеземец. Другой хоть настоящий янонец. Певица сжала губы. Этот припев не исчезнет, несмотря на все ее песни и объявления короля, вопреки самой великой магии Мирейна. С отъездом Морандена недоброжелатели было попритихли, но теперь они заговорят снова, и слова эти будут звучать громче, чем прежде. Имин вздрогнула, несмотря на палящее солнце, и прокляла эту ясность собственного ума, которая порой граничила с пророческой. Внезапно поднялась какая-то суматоха. Имин, зажатая толпой, увидела, что отряд Морандена приостановился. Со стороны крепости спускался другой отряд - королевские оруженосцы на отдыхе с соколами на запястьях и собаками на поводках. Одна из собак вырвалась и устроила переполох среди прилавков; тогда несколько молодых проказников пришпорили коней и стали подражать взявшим след собакам. Однако в центре этого столпотворения образовался ледяной остров посреди летней жары. Мирейн посмотрел в лицо брата своей матери: ион, и Бешеный были неподвижны, только глаза блестели. Усталый боевой сенель Морандена беспокоился, бил копытом и норовил опустить рога. Гиканье и вопли оповестили, что собаки пойманы. В нарастающем молчании они прозвучали слишком громко. Слух напрягся, дыхание замедлилось. Оруженосцы выстроились в линию за спиной Мирейна, сверкая глазами. - Приветствую тебя, дядя. - Голос юноши был ясным, холодным и гордым и четко выделялся в тишине. - Как идет война? Моранден усмехнулся, обнажив белые зубы. - Хорошо, принц. Воистину хорошо. - Он облокотился о высокую луку седла, являя собой воплощение властной непринужденности. - Гораздо лучше, чем в тот момент, когда ты покинул нас. Несколько оруженосцев, и прежде всех Вадин из Гейтана, сделали шаг вперед. Мирейн поднял руку, они тотчас остановились. Он улыбнулся. - Когда я уезжал, - сказал принц, - вообще никакой войны не было. Только... - он заколебался, как будто не желая произносить это слово, только вероломство. Я рад, что ты избавился от него. Имин задержала дыхание. Люди вокруг жадно смотрели. Моранден наклонился к шее скакуна. - Я всегда был верен своему законному правителю. - Не сомневаюсь, - ответил Мирейн. Бешеный танцевал вокруг мышастого жеребца Морандена, словно наконечник копья, расчищающий дорогу в толпе. Люди Морандена следили за ним глазами. Рявкнув команду, старший принц заставил их развернуться и послал своего скакуна по дороге к замку. По толпе прокатился вздох. Возможно, вздох облегчения от того, что соперники не дошли до схватки. Или, что более вероятно, вздох разочарования. Однако ни у кого не было времени чувствовать себя обманутыми. Моранден вернулся всего за несколько дней до одного из двух главных праздников Янона - праздника Вершины Лета, который посвящался Аварьяну. Нынешний должен был быть пышнее, чем когда-либо, поскольку кульминационный и святейший из дней праздника был также и празднованием дня рождения Мирейна, первого в родительском замке и шестнадцатого на свете. Все лорды и военные вожди в Яноне, так же как и множество простолюдинов, явились взглянуть на наследника королевства. Многие несли подарки, самые богатые, какие только могли себе позволить. В этот день, день солнцестояния и первый день нового года, Мирейн проснулся рано, задолго до рассвета. Однако Вадин поднялся раньше него, и, что было еще необычнее, король тоже. Когда наследник открыл глаза, он прежде всего увидел лицо деда, который склонился над ним, устремив на внука неизменно терпеливый взор. Мирейн сел, слегка нахмурившись, и отбросил волосы с глаз. - Мой господин, что... - Подарки, - произнес король. Вся его строгость растаяла, и он улыбнулся своей великолепной улыбкой, которую редко кто видел. - Подарки наследному принцу Янона. И правда, это были подарки. Вадин внес их один за другим - честь, за которую он боролся; с меньшим успехом он боролся с улыбкой, которую никак не мог согнать с лица. Полные доспехи, изготовленные по меркам Мирейна, но с расчетом, что он еще вырастет: позолоченная кираса, легкая и прочная, сделанная так, как это умеют лишь кузнецы в Асаниане; панцирь, как будто гравированный солнечными лучами его отца; кожаная туника, чтобы носить ее под панцирем, с разрезанными для удобства и простоты полами, скрепленными позолоченной бронзой; шлем из блестящего полированного золота с выгравированными языками пламени, украшенный алым пером на верхушке. А к этим доспехам еще и перевязь, и ножны, также алые с золотом, и меч драгоценной асанианской стали с лезвием, достаточно острым, чтобы пускать кровь из воздуха. И еще алый плащ с золотой пряжкой, круглый щит-солнце, копье и седло из алой кожи с золотой инкрустацией. Мирейн погладил мягкую выделанную кожу и поднял взор на короля. Вадин никогда еще не видел, чтобы он был так взволнован. - Мой господин, - сказал принц. - Дедушка. Это бесценный дар. - Пристало ли Сыну Солнца защищать свои владения в скромных доспехах? Король сделал знак единственному слуге, от которого Вадину не удалось отделаться. - Однако это на будущее. А это я дарю тебе на твой праздник. Он вручил ему почетное платье, королевское платье из золотой парчи. Слуга надел его на Мирейна, переплел ему волосы золотом, украсил сокровищами горных королей. Мирейн выпрямился под тяжестью драгоценностей, отвечая на улыбку старика. - Из тебя выходит прекрасный принц,- сказал король. - Золотая парча, - ответил Мирейн, - да корона. И, - с озорным блеском в глазах добавил он, - поразительно высокомерный вид. Король громко расхохотался. Это событие было столь редким, что даже Мирейн удивленно уставился на него. Рабан протянул ему руку. - Идем, молодой король. Вызови для меня солнце на небо своей песней.
Мирейн пел ритуал восхода у алтаря Хан-Янона, главный меж жрецов, сияющий не только от золота и нарождающегося солнечного света. На сей раз Вадин тоже был там вместе со всеми, кто смог втиснуться в храм, и вместе со всеми он ахнул, когда Аварьян, поднимаясь, ударил в кристалл на вершине храма и отбросил на алтарь копье белого пламени. Это была не магия, а настоящее искусство, чудо ежегодного праздника, привычное, как пляшущие огни во время сбора урожая. Но перед сияющим алтарем стоял Мирейн, он поднял руку, и сам Аварьян спустился и заполнил ее. На какой-то обжигающий миг Вадину показалось, что он слепнет. Затем он понял, что может видеть Мирейн в середине солнца, в мире чистого света, который, несмотря на свой полыхающий блеск, опускался на него прохладно и чисто. Это было песнопение, исполненное голосом, который Вадин знал, а слова эти он слышал во время каждого празднования Вершины Лета, с тех пор как стал достаточно взрослым, чтобы стоять в храме. Оруженосец моргнул, свечение померкло, а может быть, слилось с миром. Мирейн продолжал ритуал в окружении жрецов и благовоний. Момента пришествия бога словно не бывало. Возможно, его и не было. Никто больше о нем не помнил. Кав непонимающе уставился на Вадина, когда тот его об этом спросил, следуя за толпой к залу утреннего пиршества. Олзан засмеялся и сказал что-то насчет учеников колдунов. Сначала Вадин не мог пробраться поближе к Мирейну, чтобы спросить, что же это было, а когда он наконец смог протолкнуться к своему законному месту за креслом принца, Мирейн решил оставить лордам их великолепие и съесть свой завтрак среди простолюдинов на рынке. Король улыбнулся и отпустил его, а многие из высокорожденных пошли с ним, так что вопрос Вадина так и потерялся в праздничною гвалте.
