- А ну, как по святцам иное выйдет? - тихо смеялась Анастасия, бережно прижимая руку мужа в своему животу.
- И что же? - ответно шептал он. - Ему же не со святцами жить, с родителями!
Счастлив он был, как только может быть счастлив человек, впавший в пучину отчаяния по причине утраты счастия.Своего и нежданно обретший оное счастье навеки.
Иногда в позднее время он выходил в залу, курил задумчиво трубку и обходился при том без мечтательности ненужной. Отец курения сына не одобрял и попервам пенял Ивану Николаевичу, де, мол, такую гадость лошади подсунь, она с трех затяжек околеет. Негоже и Ивану жизнь свою курением укорачивать, ведь не турок какой он. в конце концов, чтобы кальянами баловаться, а простой русский дворянин с богатою родословной, происходящей едва ли не от Владимира Ясного Солнышка. Потом, однако, смирился, видать, ныне нравы такие в столицах были дымом дышать и пальцы табачной сажей мазать.
- Эх, Ванятка, - сказал Николай Ефимович в один из праздных деревенских вечеров, когда пить поздно, а спать ложиться еще рано. Мороз рисовал на окнах круги и стрелы, потрескивало, и сверчок за печью молчал, к большему холоду, видно. - Ты дома, в тепле, а Яшке сейчас небось мучение. По таким холодам только у печи и. сидеть да чай с сушкою прихлебывать. Не сказывал Яков, когда он домой будет?
Иван задумчиво пощипал рыжие усики.
- А вот исполнит государево повеление и явится. Ну, что вы меня, папаня, вопросами мучаете? Меня уж этими расспросами Варвара с маменькой изъели - вынь да по-ложь им милого Яшеньку!
Николай Ефимович был по-домашнему - в халате и войлочном белом колпачке. Глядя в малое зеркальце, он специальной щеточкой расчесывал свои роскошные, тронутые уже сединою усы. Тот еще был кавалер, многих дворовых девок особым вниманием баловал.
- Дурак ты, Ванька, - с легкой грустью сказал он. - Маменьке вашей единого хочется, чтоб оба сына ее в родимом гнезде пребывали. Выросли птенцы, соколятами стали, а разуму особого не нажили. Не поймешь ты того, что матери вы оба едины, чай, с одной сиськи молоко с Яшкой сосали...
Он бы и еще поворчал, приставая к сыну с нравоучительными беседами на манер "Домостроя", только Иван вдруг поднял голову и прислушался.
- Вы бы потише, папаня, - попросил он, подошел к окну. - Вроде б колокольцы звенят.
Всякому ведомо, что почтовые лошади резвы и у каждой упряжи свой звон. Николай Ефимович приблизился к окну и вслушался.
- Не Яков, - вздохнул он.
- С чего вы это, папаня, взяли? - удивился сын. Николай Ефимович горделиво тронул усы.
- Так-то, сынок, есть еще чему у отца родимого поучиться! Шестерка это люберецкая. А шестерка Якову не по чину, вам, капитан-лейтенантам, по чинам только тройка положена, - вздохнув с печальностию, объяснил отец.
А только колокольчики гремели все ближе и ближе, и вот уже перед железными воротами усадьбы заржали лошади. Иван Николаевич продышал в изрисованном морозом оконце круглую, словно пулевое отверстие, дырку, приник к ней. Верно распознал звон Николай Ефимович, шестерка осажена была кучером у поместья. Видно было, как дворня торопливо расчищает ворота, распахивает их, и шестерка с каретой вкатила во двор, лихо развернулась перед колоннами у входа.
- Никак Дмитрий Сергеевич пожаловал, - сказал Николай Ефимович, прильнувший к окошку со своей стороны. - Обещался, старый служака, по пути в Воронеж заглянуть.
Рослый дворовый человек Филимон в овчинном полушубке и с непокрытой головой распахнул дверцу кареты, и в это время из распахнутых дверей белым голубе выпорхнула Варенька и повисла на шее у человека в офи церском мундире Семеновского полку.
- Вот негодница, - только и сказал Николай Ефимвич, но тут треуголка с головы приезжего упала и было видно, что это Яков Раилов. Да и второй приезжий, осв бождающийся от дорожной шубы, сомнений в визитерг не оставлял, трудно было спутать мичмана Суровикина отставным генералом Самойловым.
- Яков приехал! - с волнением, опасным для пожи лого человека, вскричал Николай Ефимович. - Рая! Раиса! Иди сюда, наш Яков ириехал! И с почетом каким! На шестерке!
А в сенцах уже топотали ботфорты, слышалась возня, радостные взвизгивания и смачные поцелуи, без коих трудно обойтись при расставаниях и совсем уж невозможно при встречах.
2. МОРСКИЕ ДЕЛА НА СУШЕ
Истинный праздник выпал ныне Мягковым! Гостей в доме хватало, не успевали окорока копченые да бочата с рябиновкою из подвалов доставать да сладких наливок для дам. Соленые помидоры с огурцами, рыжики с груздями, моченные с брусникою яблоки и капуста шли ведрами. Николай Ефимович не скупился. Не Меншиков, конечно, чтобы к Крещению на стол ананасы со свежей клубникою подавать, но на столичные конфеты и тульские медовые пряники запретов не было. Когда еще оба сына вместе дома будут!
Для забав играли дворовые люди, обученные гармонии и нотам, плясали в зале до упаду, а на третий день Николай Ефимович объявил охоту на волка, егеря его обложили стаю, флажками загнали ее в лесную чащу, готовя господам потеху.
Два дня некормленые борзые выли и скреблись нетерпеливо в собачнике, знали, к чему их готовят.
Николай Ефимович приказал егерям и доезжачим надеть малиновые кафтаны, обиходить лошадей, только водой их шибко не поить, чтобы не сорвать живот перед охотою.
Гикнула охота! Рванули вперед лошади. Подняли истеричный лай борзые, устремляясь по звериным тропам. Ивану Николаевичу Мягкову было не до травли. Отъехали с братом в сторону, пустили лошадей легкой рысью.
- Рассказывай, Яшка, - нетерпеливо сказал капитан-лейтенант Мягков. - Где был? Чего делал? Пошто в чужом мундире домой приехал? Али флоту изменил?
- Мундир надет был для секретности пущей, - отмахнулся Раилов. - А были мы с Гришкой на Украине, совсем под носом у шведа. А вот что делали... Думай, не догадаешься.
Хорошо было в лесу. Между разлапистыми елями и черными корявыми дубами нежно светились березки. Пронзительные синие небеса лежали над этим великолепием,
- Не томи душу, - попросил Мягков. - Рассказывай.
- Приехав в ставку, - с расстановкою начал сказывать Раилов, - получил я от Петра Алексеевича под начало свое роту Преображенского полку. Командовал ею поручик Алексей Бровкин, славный малый, я тебя с ним еще познакомлю. В дружбе честен, в пиру весел, в бою отчаян. И направил нас государь под Полтаву, на речку Ворсклу. В жизни тебе, Ваня, не догадаться, чем мы там занимались! Веришь ли, всю реку до самого Днепра по льду прошли, проруби делали да глубины замеряли. Пре-ображенцы, на что уж народ дисциплинированный, и те даже роптать малость начали. Пешнями руки отмахали, но фарватер мне теперь полно известен, с закрытыми глазами корабль проведу и все отмели да извороты миную, - похвастался Яков. - Река довольно мелководная, на большом корабле идти там можно только по половодью, когда снега сходят... Карту составили, государю доложили, тем дело и кончилось. Я, баю, большое дело государь затеива-ет, не иначе как со шведом хочет разобраться, пока он после Лесного не оклемался да пушки с припасами не подвез. Под Лесным мы изрядно у неприятеля пушек отняли, Карла небось все волосы на своей умной башке повыдрал, простить государю своей конфузии не может. Большие дела, Иван Николаевич, близятся, большие дела!
