на вид подполковника ничего хорошего. Собравшиеся явно боялись Винтерсблада: его реакции и возможных действий. Но он лишь достал свой револьвер и положил его на протянутую ладонь в белой перчатке, а потом сомкнул пальцы в замок за головой.
— И ты, дамочка! — Хайнд легонько подпихнул Скади дулом. — Разберёмся с тобой, когда выберемся из этой срани.
— Не выберетесь.
— Заткнись, Винтерсблад! — огрызнулся Хайнд, подталкивая разоружённую Скади в его сторону. — Шевелитесь!
— Посмотри на их зрачки, Кирк! — едва слышно произнёс Винтерсблад, обходя второго пилота. — Не реагируют на свет, как и у Фриппа.
Скади была уже достаточно близко, чтобы тоже это услышать, и поняла, почему Винтерсблад так пристально смотрел ей в глаза во время разговора.
Их заперли в двух соседних камерах, служивших для перевозки пленных. По сути, это были обычные клетки, накрепко приваренные к стене.
— Почему они думают, что капитана убил ты?
— Мы не ладили, — подполковник сидел на полу спиной к Скади, привалившись к разделявшей их клетки решётке, и даже не удосужился обернуться.
— Я смотрю, с остальной командой ты тоже не очень ладил, раз никто из них не принял твою сторону.
— Они глупцы. И все погибнут, как Фрипп, — Винтерсблад глотнул из фляги, — хочешь? — предложил он Скади, но та проигнорировала.
— С чего такая уверенность?
— Их зрачки. Неестественно расширены и не реагируют на свет. А языки заплетаются, словно они пьяны. Я догадывался, что произойдёт нечто подобное.
— Перед тем, как спрыгнуть, мой штурман тоже вёл себя очень странно. Думаешь, это какой-то газ? Под нами могут быть действующие вулканы.
— Не знаю, — мужчина сделал ещё глоток виски, — может быть. Газ, ультра- или инфразвук. Что угодно.
— И ты даже не попытаешься спасти свою команду?
— Как можно спасти тех, кто этого не хочет? Но я надеюсь, что у Медины хватит ума выпустить нас, когда остальные начнут прыгать, — Винтерсблад поднялся на ноги. — Он, конечно, нежный мальчик, но не такой дурак, как остальные. Что? — мужчина повернулся к Скади. — Не надо смотреть на меня так, будто я их на казнь отправляю.
— А разве нет?
— Они сами сделали выбор!
— Но они твоя команда!
— И что? Это у вас там честь, братство, благородство и «Слава императору!» Жизнь за страну и его императорское величество. Романтика! Но ты не найдёшь ни одного солдата в ОНАР, кто бы воевал за Распад, председателя государственного совета или Совет. Тут каждый сам за себя. И за то, что им пообещал Совет или сам председатель, — Винтерсблад усмехнулся, цинично и горько. — Если в ком и осталось что-то светлое, так это в Медине, он тоже «в белых перчатках», как и ты. Да и то потому, что он не помнит Досману без войны. Для него существует только Распад, Бресия и Траолия между ними, его угораздило вырасти в первом, и он не выбирал свою сторону.
— А ты?
Офицер пронзительно глянул на Скади сквозь решётку.
— Как видишь.
— Вижу, что тебя боятся и ненавидят собственные солдаты. Но не думаю, что это было твоей целью, — холодно произнесла Скади, не отводя взгляда от сверлящих её серых глаз.
— Офицера успешнее и известнее меня, — совершенно спокойно начал мужчина, но Грин кожей ощутила, как воздух между ними вибрирует от его гнева, — не найдёшь не только в Распаде, но и во всей Досмане. На моём счету множество побед и ни одного проигранного сражения. Я могу позволить себе практически всё, что пожелаю, потому что сам председатель совета считает меня незаменимым бойцом своей армии. Всего этого я добился сам, с нуля, начав с добровольной службы в рабочих бригадах. И никого не интересовало, кем был мой отец! В то время как у вас всё определяет титул, происхождение и нужные связи. И одного взгляда на твой точёный, породистый профиль и орлиный нос достаточно, чтобы понять, какое место в обществе тебе уготовано! И если нелюбовь кучки идиотов — цена за шанс выбраться из выгребной ямы его императорского величества, что ж! Цена невысока.
— Раз уж у тебя есть всё необходимое для счастья, — строгая линия губ Скади презрительно изогнулась, — можешь пожелать не сдохнуть от голода и жажды, запертым в грязной клетке на своём же цеппелине!
На миг женщине показалось, что фляга, которую сжимал в руке Винтерсблад, полетит ей в голову. Но он не потерял самообладания. Лишь желваки заходили под двухдневной щетиной. А потом он вновь пригубил виски и как ни в чём не бывало улыбнулся своей самоуверенной и обаятельной улыбкой.
— На первый взгляд, мы слишком разные, Скади Грин. И я бы мог сказать, что тебе никогда меня не понять. Но ведь и ты тоже — лучшая. Пусть не во всей Досмане, но в бресийской разведке — точно. О тебе пишут в газетах. И я ни за что не поверю, что ты никогда к этому не стремилась. И ничем ради этого не жертвовала. Так что пропасть между нами не столь глубока, как тебе кажется. Но мне хотя бы хватает смелости быть честным с собой и не прятаться за фальшивые лозунги.
Несколько часов они провели в молчании. Скади сидела на краешке истёртого кожаного топчана, прислонившись плечом к решётке, скрестив на груди руки. Время от времени она задрёмывала, роняя отяжелевшую голову на грудь, но, вздрогнув, просыпалась.
Винтерсблад неподвижно сидел прямо на полу, привалившись спиной к разделяющей их клетки решётке. Сложно было понять, спит он или бодрствует.
Стояла невыносимая духота. Мучительно хотелось пить. Им принесли по железной кружке, воды в которых было меньше половины, и свою Скади уже давно выпила. Винтерсблад лишь сделал глоток, и теперь его кружка, ещё с водой, стояла на полу рядом с решёткой и, словно магнит, притягивала к себе взгляд Скади. Из-за этой жестянки, из-за того, что она не была пуста (и Скади это знала) пить хотелось ещё сильнее. Женщина развернулась так, чтобы чёртова посудина не попадала в её поле зрения. Но знание того, что она там есть, а в ней — вожделенная вода, никуда не исчезло.
Раздался характерный звук — кружку подняли, а потом вновь поставили на пол. «Наконец-то!» — подумала Скади, и обернулась, чтобы убедиться, что Винтерсблад допил свою воду. Мужчина сидел в прежней позе, но
