Стюарт обернулся и ответил:
— Да нет, просто сейчас к нему зашел какой-то очень известный тип, только вот никак не соображу кто он такой.
— Только психи подглядывают за психами, — заметил Фергюсон, вошел в магазин, сразу направился к кассе, открыл ее и принялся выкладывать в ящик банкноты и мелочь на предстоящий день.
Ладно-ладно, думал Фергюсон, погоди, вот узнаешь, кого я нанял мастером по ремонту телевизоров, тогда еще не так выпялишься.
— Слушай, Маккончи, — наконец бросил Фергюсон, — Помнишь того парнишку без рук, без ног, который ездит на коляске? Ну, у него еще вместо конечностей торчит что-то вроде тюленьих плавников? Мамаша в шестидесятые глушила какие-то таблетки, вот он и родился калекой. Он все время тут у нас крутится, все хочет стать телемастером.
Не выпуская щетки из рук, Стюарт отозвался:
— И вы, конечно, наняли его.
— Точно, вчера, когда ты был в отъезде.
Маккончи немного подумал, потом заметил:
— Для торговли это, пожалуй, не самое лучшее.
— Почему? Его все равно никто не увидит — он же будет торчать внизу, в мастерской. К тому же, надо и калекам как-то зарабатывать на жизнь, они же не виноваты, что такими родились? Это все немцы проклятые со своей химией.
После недолгой паузы Стюарт Маккончи сказал:
— Сначала вы берете на работу меня, негра, теперь этого урода. Что ж, должен признать, Фергюсон, вы пытаетесь поступать по совести.
Чувствуя, что начинает сердиться, Фергюсон огрызнулся:
— Я не только пытаюсь, я так и поступаю! И никогда не стою без дела и не пялюсь куда не надо, в отличие от тебя. Я человек, который принимает решения и совершает поступки. — Он подошел к сейфу и принялся отпирать его. — Парнишку зовут Хоппи. Он скоро появится. Ты бы видел, какие он штуки вытворяет этими своими электронными руками! Просто чудо современной науки!
— Да видел я, видел, — отозвался Стюарт.
— И тебя от этого ломает, да?
Стюарт отмахнулся:
— Да нет, просто это как-то… противоестественно, что ли.
Фергюсон мрачно уставился на него.
— Только смотри, не вздумай подкалывать мальчишку. Поймаю тебя, или кого-нибудь из других продавцов…
— Да ладно, ладно, — буркнул Стюарт.
— Ты скучаешь, — заметил Фергюсон, — а скука — дело последнее. Она означает, что ты бездельничаешь, причем в оплачиваемое из моего кармана время. Если бы ты работал не покладая рук, тебе некогда бы было стоять и глазеть на бедняг, приходящих к доктору. Я вообще запрещаю тебе торчать на улице. Еще замечу, считай, ты уволен.
— Господи, да как же мне тогда попасть в магазин, или выйти перекусить? Сквозь стену, что ли?
— Нет, входить и выходить ты можешь, — решил Фергюсон, — а вот торчать снаружи — нет.
Скорбно глядя начальнику вслед, Стюарт Маккончи пробормотал себе под нос:
— Ну и ну!
Однако Фергюсон не обратил ни малейшего внимания на слова своего продавца. Он начал включать световую рекламу, готовясь к предстоящему рабочему дню.
Подросток-инвалид Хоппи Харрингтон обычно подкатывал к телемагазину около одиннадцати. Он въезжал в торговый зал, ненадолго притормаживал у прилавка и, если Джим Фергюсон оказывался на месте, просил у него разрешения спуститься вниз, в мастерскую, чтобы посмотреть, как работают два телемастера. Если же Фергюсона в магазине не оказывалось, Хоппи через некоторое время укатывал восвояси, зная, что продавцы его в подвал не пустят — они лишь дразнили мальчишку, да пересмеивались. Но он не обижался. По крайней мере, так казалось Стюарту Маккончи.
На самом же деле, понял Стюарт, он просто не понимал этого Хоппи, с его узким острым лицом, живыми яркими глазами и быстрой нервной манерой говорить, настолько быстрой, что порой, он начинал заикаться. Стюарт не понимал его психологически. Почему Хоппи так хочется ремонтировать телевизоры? Что в этом занятии такого заманчивого? Калека часами торчит в мастерской, и, можно подумать, нет на свете ничего более захватывающего, чем это ремесло. На самом же деле, ремонт телевизоров тяжелая, грязная и не бог весть как оплачиваемая работа. Но Хоппи был исполнен страстной решимости быть телемастером, и вот теперь его мечта исполнилась, поскольку Фергюсон был твердо настроен поступать по справедливости с представителями всех меньшинств мира. Фергюсон был членом Американского союза гражданских свобод, Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения и Лиги помощи инвалидам, причем последняя организация, по мнению Стюарта, являлась ни чем иным, как просто международной лоббистской группировкой, члены которой твердо вознамерились обеспечить достойное существование всем жертвам современной медицины и науки, которых стало особенно много после катастрофы Блутгельда в1972 году.
Тогда, к кому же можно отнести меня самого? — спросил себя Стюарт, сидя наверху в кабинете, и просматривая книгу продаж. То есть, думал он, если у нас здесь будет работать этот калека… я, получается, практически тоже что-то вроде жертвы радиации, как будто темная кожа — результат радиационного ожога. От этих мыслей ему стало не по себе.
Возможно когда-то, думал он, все люди на свете были белыми, а потом какой-нибудь придурок рванул эдак, скажем тысяч десять лет назад, у них над головой бомбочку, и некоторых из нас обожгло, да так и осталось. Просто пострадали наши гены. Вот с тех пор мы и стали такими.
В это время появился другой продавец, Джек Лайтхейзер, уселся за стол напротив, и закурил толстую коричневую «корону».
— Слышно, Джим нанял этого колясочника, — через несколько мгновений начал он. — А знаешь, зачем он это сделал? Чтобы прослыть хорошим мужиком. Скоро об этом протрубят во всех газетах. А наш Джим обожает, когда его поминают в газетах. Если прикинуть, неплохо придумано. Да и то сказать, первый торговец в Ист-Бэй, нанявший калеку.
В ответ Стюарт только хмыкнул.
— У Джима слишком идеализированное представление о себе, — продолжал Лайтхейзер. — Он мнит себя не просто торгашом, а этаким современным римлянином, у которого на первом месте гражданские ценности. Да ведь, по правде сказать, он человек образованный. В свое время Стэнфорд закончил.
— Теперь это всем по барабану, — заметил Стюарт. Он и сам в 1975 окончил Калифорнийский университет, да только что проку! С таким дипломом, а выше торговца так и не поднялся.
— Да нет, когда он его получал, это еще имело значение, — продолжал Лайтхейзер. — Он отучился бесплатно, как ветеран, и выпустился в тысяча девятьсот сорок седьмом году.
