Но я о самокомпенсации начал. Собственно, из названия уже всё понятно: это такой способ самостоятельно компенсировать данные мне способности. Что-то вроде подушки безопасности или смирительной рубашки. Это надо всякие штуки себе представлять. Помните знаменитую фразу «Думай о бейсболе»? — вот что-то в этом духе. Надо или отвлечься на что-нибудь другое, или довести фантазии до полного идиотизма.
Скажем, понравилась тебе девчонка. Ты, понятное дело, сидишь, присматриваешься, принюхиваешься и представляешь, как это все у вас могло бы быть. Если в такой ситуации оказываюсь я — все, пиши пропало. За пять минут такого нaфaнтaзиpyю, что шансы познакомиться станут как минимум отрицательными.
Поэтому мне в такой ситуации нужно бросаться в бой, очертя бездумную голову, — пока мой выдающийся «отбойный эффект» не заработал. А если не успел броситься, то нужно начинать «думать о бейсболе». Или, в крайнем случае, представить себе какую-нибудь полную чушь. Например, что девчонка эта летит ко мне на парашюте в бикини цвета хаки и стреляет из водного пистолета.
Сценка достаточно живописная для того, что отвлечься от реального развития ситуации. А с другой стороны — настолько дикая, что не сбудется и без моего вмешательства.
Это самый простой слой компенсации.
Попробую на примерах объяснить. Скажем, мать— всегда компенсатор для ребёнка. Она, с одной стороны, прикрывает его от всего плохого, что может проникнуть из внешнего мира, с другой — защищает мир от своего нежного дитяти. Не удивляйтесь, любой грудной ребёнок являет собой страшной силы «топора». Иначе черта бритого он смог бы выучить с нуля совершенно не известный ему язык, усвоить массу новых навыков и вообще стать личностью. К счастью, годам к двум-трём эти способности почти у всех угасают. А может, и не к счастью — если б не рассасывались, то жили б мы в гармоничном обществе магов и ведьм.
Но я отвлёкся.
Короче, в чём-то компенсатор похож на «отбойника». Но есть существенное отличие: «отбойник» всегда чётко представляет, что именно он отбивает, а компенсатор просто чувствует, что вот-вот беда случится, и начинает бояться. А чего боится — и сам не знает. Типа переживает.
Вот так, в первом приближении.
Во вторых и прочих приближениях начинаются такие дебри, в которых только Маша и ориентируется. Её специализация — компенсировать таких уродов, как я. Она— самая лучшая в этом смысле.
Поэтому Николаич её и позвал ко мне. Чтобы предупредить возможные трудности.
Естественно, трудности начались без предупреждения.
Гарик в пятницу с утра был необычно хмур и молчалив. Маша, с которой они заявились вместе, вообще походила на облезлую кошку. Появиться на людях без макияжа и с красными глазами — такого я за ней ещё не замечал. Николаич был в форме.
Но только до тех пор, пока Гарик не оттащил его в сторону и не начал что-то быстро и сбивчиво объяснять. Николай Николаевич формы как будто бы не потерял, но напрягся, и в глазах его появился охотничий блеск. В этот момент я остро позавидовал Гарику с его умением проникать в чужие мозги, потому как разговор явно переключился на мою персону. Николаич вроде бы чего-то от меня хотел, а Гарик очень во мне сомневался. Моё мнение, видимо, решили учитывать в последнюю очередь.
Впрочем, томился я недолго: вскоре заговорщики жизнерадостным шагом двинулись в мою сторону, но, дошагав, одновременно набрали в грудь воздух — и стали переглядываться.
Наконец, я решил над ними сжалиться:
— Вы решили сообщить мне пренеприятнейшее известие?
Это настроило Николаича на литературно-цитатный лад.
— Вот что, Ляксей, — сказал он, — ты не медаль, у меня на шее висеть. А иди-ка ты в люди.
— Финал подкрался незаметно, — поддержал беседу грубоватый Гарик.
Снова нависла неловкая пауза, потому что наступила моя очередь говорить, а говорить мне, в общем-то, было не о чём.
— Ну ладно, — Гарик сделал глубокий вдох, потом выдох, потом снова вдох и наконец произнёс.— Давайте вы, Николай Николаевич.
— Андрей, у нас у всех большие проблемы. Может так случиться, что нам всем придётся… э-э-э…
— Влететь на большие бабки! — не выдержал Гарик.
— И это тоже. И вообще, разъехаться отсюда в разных направлениях и по чужим документам.
— Только это всё равно не поможет.
— Обождите, — перебил я это мучительное поочерёдное произнесение слов, — я, конечно, не Гарри Семёнович — мыслей не читаю, но на ваших физиономиях очень разборчиво написано, что вы явно чего-то хотите от меня. Ну?
— Хотим, Андрей Валентинович, очень хотим, — Николаич даже вспотел от облегчения. — Нам придётся воспользоваться вашим даром, чтобы остановить одного типа.
При этих словах из угла, в котором пряталась Маша, раздался сдавленный рык. Медленно и пружинисто ступая по линолеуму, она надвигалась на нас с явным намерением вцепиться в рожу всем троим одновременно. Даже глаза её, казалось, светились хищным рысьим огнём.
— Вы что, совсем сбрендили? — ласково поинтересовалась она.
Народ подался назад.
— Его же ещё полгода готовить надо! Он же ни черта ещё не понимает.
— Единственный способ научить ребёнка плавать — это бросить его в воду! — преувеличенно весело возразил Гарик.
— Ага, — Маша уже не говорила, а шипела, — а ещё можно воспитать у тебя иммунитет к огнестрельному оружию. Методом контрольного выстрела в голову!
— Машенька, — досадливо поморщился Николай Николаевич, — у нас нет другого выхода. Не волнуйся, он справится.
Мне всё это стало надоедать.
— Послушайте, я имею право голоса? Или вы сами решите, что я буду делать?
Вся троица обернулась ко мне с некоторым удивлением на лицах. Похоже, наличие моего мнения явилось полной неожиданностью.
— Это я к тому, что если решать мне, то хотелось бы подробностей. Кого это вы мной собрались останавливать? Куда у меня нет другого выхода? Что за опасность?
Дальше пошёл допрос по всем правилам Лубянки. Я угрожал, переходил на доверительный тон, шантажировал — разве только наганом перед носом не размахивал. Они не выдержали. Они начали колоться.
В результате выстроилась интересная картинка. Оказывается, наш миляга Гарик является теневым хозяином казино «Жар-птица». И повадился туда в последнее время один везунчик. Какую ставку не сделает — все в десятку. Сначала решили — талантливый шулер (были прецеденты). Секьюрити три дня на ушах стояли, чуть не в зубы ему рентгеном светили — никакого эффекта. Тогда Гарик смекнул, что в гости к нему заявился «топор».