Уильям Сароян - Тигр Тома Трейси

Посещения эти планировались заранее и приходились обычно на воскресные вечера. Однажды — кроме Виолы, об этом так никто никогда и не узнал — человек по фамилии Глеар, выйдя из ванной в переднюю и столкнувшись нос к носу с Виолой, возвращавшейся из спальни со старым номером “Ридерс дайджест” (ей хотелось показать в нем мистеру Глеару статью о перевозках), внезапно схватил ее в объятья и запечатлел на ее лице нечто более или менее напоминающее поцелуй. Ей запомнилось, что его дыхание пахло мятой и что в кино он был бы конторщиком, — то есть в самих картинах, на экране, случись ему сняться. Узнав то, что она теперь знала — какое впечатление она произвела на энергичного мужчину, который мог бы стать киноактером, — Виола изменилась, и в последующие два года мистеру Люти пришлось с ней довольно трудно. Внешность мистера Глеара она за это время забыла и уже думала о нем не как о Глеаре, а как о Шермане — бог знает почему.

— Что сталось с тем интересным мужчиной, Шерманом? — спросила она как-то мужа, и тот ответил, что теперь он стал статуей в парке города Саванны.

В один воскресный день дом Люти в Фар-Рокауэе посетил и Том Трейси.

Всю дорогу тигр был как на иголках — ему ужасно не терпелось увидеть тигрицу Лоры. И стоило Тому Трейси войти с тигром в дом, как там начали происходить преудивительнейшие вещи.

Том Трейси обратил внимание на мать Лоры, Виолу, а Виола обратила внимание на Тома Трейси. Это произошло не случайно. Не было ничего удивительного в том, что Томас обратил внимание на Виолу, так как в ней было много такого, на что не обратить внимание было просто невозможно. В ней была вся Лора, и притом ничуть не раздавшаяся от времени вширь, а только приобретшая из-за наскучившего целомудрия некоторую склонность к дурным поступкам.

Лора заметила, что Том и ее мать обратили внимание друг на друга, а потом она сама обратила внимание на отца, который заметил, что в церкви напротив происходит что-то необычное. Виола послала его за мороженым, чему он очень обрадовался, потому что церковь была как раз по пути к лавке, а ему хотелось заглянуть в нее и узнать, что же такое там происходит.

Когда он вышел, Виола принесла коробку шоколадных конфет и довольно многозначительно предложила Тому угощаться. Лора, делая вид, будто очень рада, что Том Трейси и ее мать так легко нашли общий язык, попросила извинить ее: она пойдет поищет свидетельство об окончании школы стенографии, где вместо Люти по ошибке написано Лютти.

И Лора весело выпорхнула из комнаты, а Том Трейси и его тигр остались наедине с миссис Люти и коробкой шоколадных конфет.

Каждый раз как Виола предлагала Тому конфету, Том ее принимал. Это повторилось шесть раз, после чего (произошло это совершенно безотчетно) Том вдруг встал — и принял все разом.

К своему изумлению, он обнаружил, что этого ждали. Он, как когда-то до пего Глеар, тоже заключил невинную особу в объятья и тоже запечатлел на ее лице нечто напоминающее поцелуй — только его дыхание, как сразу заметила миссис Люти, пахло острыми зубами. Томас Трейси отскочил в сторону как раз вовремя, чтобы дать дорогу тигру, и снова отскочил, когда разъяренный тигр мчался назад. После этого он решил подвергнуть теорию поцелуя еще одной экспериментальной проверке.

За этим занятием и застала его Лора Люти, когда вошла в комнату.

Том попытался выдать то, что он делал, за что-то другое, хотя совершенно не представлял себе, чем это другое могло бы быть.

Рядом с Лорой он увидел тигрицу Лоры, она глядела на него с изумлением и ненавистью. Он посмотрел, где его тигр, но того и след простыл.

Том Трейси взял шляпу и вышел на улицу.

Он увидел, как из-за церкви показался мистер Люти с мороженым, и заспешил прочь.

И только на Бродвее, в толпе гуляющих, тигр разыскал Тома и пошел с ним рядом.

— Больше никогда так не делай, — сказал Том.

Весь час ленча на следующий день Том Трейси простоял перед входом к “Отто Зейфангу” в надежде увидеть Лору Люти, но Лора Люти так и не появилась.

Не появилась она также и ни в один из последующих дней недели.

— Ну как, что-нибудь получается? — спросил Ниммо у Тома Трейси в пятницу в полдень.

— С песней? — спросил Том.

— Нет, — ответил Ниммо. — Кого интересует какая-то песня? Я спрашиваю, получается ли что-нибудь с черноволосой красавицей в ярком желтом платье?

— Айидж, — грустно сказал Том Трейси.

— Как это понимать? — спросил Ниммо.

— В прошлое воскресенье я был у них дома в Фар-Рокауэе и познакомился с ее матерью. Ее мать принесла коробку шоколадных конфет, и шесть из них я съел. Я не люблю шоколадные конфеты, но она все совала мне коробку, и я все ел и ел их одну за другой. Боюсь, что все складывается не очень удачно.

— Почему?

— Потому что… я съел все эти конфеты, отец пошел за мороженым, дочь пошла за своим дипломом стенографистки, и тогда я обнял и поцеловал мать.

— Не может быть!

— Может.

Дегустатор начал громко икать.

— Что с вами? — спросил Том.

— Не знаю, — ответил Ниммо.

— Может, вам лучше пойти домой и лечь?

— Нет, все в порядке. Расскажите мне точно, что случилось, — мне надо знать.

— Я уже все сказал. Наверно, это конфеты ударили мне в голову.

— Что вы думаете делать?

— Добиваться, чтобы все как-то уладилось.

— Как добиваться?

— Как-нибудь в другой раз я буду стоять здесь, перед входом к “Отто Зейфангу”, во время ленча, и по Уоррен-стрит будет идти девушка, похожая на Лору Люти, и на этот раз, когда я пойду к ней в гости и познакомлюсь с ее матерью, я больше не стану есть шоколадные конфеты — вот и все.

— Таких девушек больше нет, — сказал Ниммо. — Пожалуй, я пойду подегустирую.

— У вас еще двадцать минут до конца перерыва.

— Нет, я пойду. Что толку торчать здесь? Что толку ждать?

Ниммо уже входил в здание, когда услышал стон Тома Трейси. Он обернулся и увидел проходящую мимо черноволосую красавицу, только теперь с ней шел незнакомый молодой человек, явно не из Калифорнии и, судя по всему, бухгалтер.

Возмущенный Ниммо отвернулся, а Том Трейси смотрел — и не верил своим глазам.

Он попробовал улыбнуться — и не мог.

Лора Люти прошла, даже не удостоив его взглядом.

А Ниммо все икал и икал, и его раньше времени отпустили домой. На следующий день он не вышел на работу, а в понедельник утром в отделе дегустации появился наконец Шайвли в воскресном костюме из синей саржи, потому что Ниммо умер.

Некоторые говорят, что он умер от икоты, но это люди, подобные тем, кто говорит, что Камилл[1] умер от катара…