2
Итак, сочетание некоторых определенных качеств некоторых определенных писателей (инопланетное мировосприятие; дар не омывать мозги, а благовествовать) привело к тому, что эти самые писатели оказались в роли Учителей. Для некоторых определенных читателей. Порой — в силу специфики страны и эпохи — для многих. Не обязательно сами писатели это ощущали: художнику такое ощущение явно противопоказано. Однако прекратить нести Учение в массы было уже не в их власти. У одних проповедь получалась бесхитростной и общедоступной. Другие невольно обращались лишь к избранным
(«Не к народу ты должен говорить, но к спутникам»).
А случалось и так, что с ростом художника усложнялся и язык его проповеди, требуя от учеников все больших умственных и душевных усилий по восприятию Учения. Тем самым, совершенствуясь, мастер вынужденно терял массовую аудиторию, довольствуясь в итоге узким кругом апостолов. Не многие художники оказались способными на подобную жертву: создание школьного учебника хоть и не самый почитаемый вид писательского труда, зато каковы масштабы! Не говоря уже о тираж–но–гонорарном выражении…
Рискуя все же показаться фанатом, осмелюсь утверждать, что замена, скажем, того, что — явно по недоразумению — называется учебником литературы для шестого или седьмого класса средней школы, все той же повестью «Трудно быть богом» Стругацких ничего, кроме пользы, не принесла бы.
Другое дело, что более поздние произведения тех же авторов вышли на качественно иной уровень работы с учеником. Прямая проповедь (чаще всего устами героя) или рассуждения (его же) о добре и зле — все это стало для Стругацких слишком примитивным. И писатели — постепенно — остались со спутниками. Что, впрочем, не снизило дидактических качеств таких книг, как «Трудно быть богом» или — для более старшего школьного возраста — «Обитаемый остров», «Понедельник начинается в субботу», «Гадкие лебеди». Все это остается золотым учебным фондом, открывая всякому внявшему словам Учителей путь вверх по лестнице — в старшие классы и, через высшую школу в круг избранных. Правда, число желающих и способных пройти
этот путь с годами не возрастает… Но ведь, повторяю, авторы знали, на что идут, поднимая планку. А что касается количества книг–Учебников, то их много и не нужно; дай бог, чтобы эти, написанные давно, попали в руки думающим детям. Ибо пока что другие средства никакого эффекта — в области исправления сердец собратьев — не дают. Именно — никакого*. И пока механизм воздействия Учебника (не выработка пресловутых «знаний, умений и навыков», а оживление души) неясен, остается уповать на эмпирически найденное: ту мизерную часть «сокровищницы мировой литературы», которая уже проявила себя в данном качестве. Тогда в каждом поколении, будем надеяться, мы получим некий минимум книжных людей — тех, кто, вопреки очевидному несоответствию литературы и реальной жизни, продолжает принимать жизненную позицию любимого героя за образец. Буквально. И так и живет — по мере возможности. Они–то и есть Ученики. На них–то все и держится — если вообще что–то еще держится…
О школе и вообще о воспитании подрастающего поколения. Сравним две точки зрения, позаимствованные из давнего спора — еще времен дискуссий шестидесятников «о физиках и лириках». Первое мнение. Цитирую:
«Научная фантастика существует… для того, чтобы удовлетворять естественное стремление человека к необычайному, будить воображение, утолять любознательность… Хотя до сих пор еще попадаются скучные личности, которые хотят, чтобы научная фантастика выполняла функции учебников для средней школы».
Мнение второе:
«В огромном большинстве стран мира воспитание молодого поколения находится на уровне XIX столетия. Эта давняя система воспитания ставит себе целью… подготавливать для общества квалифицированного участника производственного процесса. Все остальные потенции человеческого мозга эту систему практически не интересуют… Привести эти потенции в движение, научить человека фантазии… — вот цель и содержание гигантской революции духа, которая следует за социальными революциями… Уже сейчас ясно, что важная роль воспитания Человека в человеке принадлежит литературе… Речь идет о долговременном массированном воздействии хорошей литературы на общественную психологию…»
Противопоставление очевидно: первая точка зрения отделяет литературу (в частности фантастику) от учебно–воспитательного процесса, вторая, напротив, отводит ей именно подобную роль. Обе цитаты, однако, взяты у одного и того же автора; более того — Стругацких (статьи 1962 и 1968 годов соответственно). И дело, разумеется, не в том, что мнение писателей изменилось. Вообще противоречие здесь кажущееся; в обоих случаях сказано по сути одно и то же. Просто есть школа и есть Школа. В том учреждении, которое называлось и называется школой у нас, об использовании для воспитания фантастики (а чаще всего и вообще какой бы то ни было литературы) не может быть и речи, а выработка знаний, умений и навыков, естественно, в функции искусства не входит. Иное дело — Школа — такая, каковой ей быть должно, в понимании Стругацких и вообще всякого думающего и фантазирующего Человека. В ней и цели и, соответственно, средства оказываются новыми. Вот вам и тест: школа будущего — такое заведение, где книги братьев Стругацких могут выполнять функции учебников. А название учебного предмета — не суть. Есть ли подобный опыт? Да. Очень мало (хочется добавить «пока», но нынче давно не шестидесятые годы…), но есть, и вполне положительный. Это я не со слухов говорю, сам видел.
И в мыслях нет сводить литературное творчество к этой самой функции воспитания! У тех же авторов и в те же годы мы находим не только оговорку типа «фантастика существует для…, но и многократное упоминание о том, что мастер пишет потому, что не может не писать. Так что к лагерю ищущих в искусстве смысл прошу меня не относить. И все же, когда вдохновение сделало свое дело и рукопись продана, мы вправе сравнивать результаты творчества разных мастеров — в том числе и по шкале полезности для нас, смертных. И, возвращаясь снова к теме инопланетности, рискну сформулировать еще одно, неизбежно ограниченное, определение: чем больше автор обладает способностью к видению извне и чем сильнее он вовлекает в такое видение читателя, тем больше смысла в его труде — с читательской точки зрения. А если довести прагматичность оценок до предела и считать литературу существующей все же для читателей, то еще проще: чем свежее и отвязаннее взгляд писателя, тем больше его творчество — литература.
