Не знаю, обогнали ли мы Пса. Он, возможно, припарковался в каком-нибудь городке, а проезжая через городки, мы, разумеется, скорость сбрасывали, как и положено добрым соседям. С остановками поесть, отлить и размять ноги в Миннеаполис попали только после полуночи. Когда мы брали ключи от номера в мотеле, Картошка сонно бурчал, Чипс глядел с облегчением.
— Только не влюбись в кровать, — посоветовал Джесси. — Никакой чертов коммивояжер нас под дверью ждать не будет. Кто рано встает, ну и так далее.
Покупать машину с Джесси оказалось упоительнее некуда. В семь утра мы начали объезжать стоянки. Машины выстроились безмолвными рядами, будто рекламщики на групповом снимке. Поскольку это был Миннеаполис, дорогущего железа мы повидали уйму. «Кадиллаки», «паккарды» и «линкольны» пристроились возле «бьюиков» с откидным верхом, «крайслеров» с автоматической коробкой передач и «корветов». «Отличные машины, — сказал про «корветы» Джесси, — но тесноваты. Больше одного мешка собачьей кормежки не увезешь». В задних рядах прикорнули «хадсоны» и «студебекеры». На одной стоянке имелось нечто под названием «классик лейн». «Форд» модели «А» стоял рядом с «пикапом Интернэшнл» тридцать седьмого года. «Корд» двадцать девятого громоздился, как памятник, коим и являлся, ведь мотора-то у него не было. Но, черт меня побери, возле «корда» примостилась «ла салль-купе» тридцать восьмого, так и излучавшая угрозу. Джесси, возможно, купился бы на эту «ла салль», вот только за ней притаилось нечто исключительное.
Последний из быстрых и элегантных «линкольнов», купе пятьдесят четвертого года, такого, как у нее, рыка больше не услышишь. Модель пятьдесят третьего взяла мексиканскую гонку «Каррера Панамерикана», не какое-то там, а настоящее высокогорное ралли. Модель пятьдесят четвертого была улучшенной. А после марка покатилась под откос: компания начала строить машины для бизнесменов и богатых старушек.
Джесси все ходил и ходил вокруг «линкольна», который выглядел так, словно все эти годы его холили и лелеяли. Бесподобный, без единой царапинки, он был красным, почти как пожарная машина, с белым верхом и такой решеткой радиатора, которая и корову бы с пути спихнула. Великолепные колеса. У Джесси сияли глаза. Это была не Мисс Молли, но это была чья-то «мисс». Кругом шастает полно дрянных тачек, но «линк» был не из таких.
— К этой штуковине и запчастей-то, наверное, не сыщешь, — пробормотал Джесси, но ясно было, что мысленно он уже сцепился с продавцом. Он повернулся к «линкольну» спиной. — Пойдем перекусим, — сказал он. — На это может уйти пара дней.
Я словно парил.
— Псу это не понравится, — сказал я Джесси.
— Пес без ума будет, — отозвался тот. — Мы с Псом в одни игры играем.
В девять утра пришел продавец, а в глазах Джесси уже горел огонек менялы. Достаточно будет сказать, что ни до, ни после я не видел, чтобы торговец подержанными машинами плакал.
У бедняги не было ни шанса. Он торчал на своей стоянке целый день, пока мы с Джесси дотошно объезжали всех торговцев в радиусе пяти миль. Мы помахали ему из милашки «кадиллака» пятьдесят седьмого и прокатили мимо в отлаженном «империале» пятьдесят шестого. У него на глазах мы попинали шины всего сколько-нибудь крепкого, а на его стоянку пришли не раньше, чем за четверть часа до закрытия. Мы с Джесси вылезли из «де сото», Картошка и Чипс потянулись следом.
— Приезжаю в Миннеаполис, и всегда одно и то же, — сказал Джесси мне, но достаточно громко, чтобы расслышал торговец. — Моя баба так и норовит подцепить фермера, а мои собаки начинают блевать. — Когда мы подошли поближе, голос у Джесси стал просительный. — Будем надеяться, этот малый поможет ковбою в беде.
Оставалось только восхищаться. Всего две фразы, а Джесси уже сбил бедолагу с толку.
Картошка был такой дурак, что потрусил прямо к «линкольну». Чип, разыгрывая безразличие, сел, свесив язык. Потом он побежал к потрепанному «понтиаку» и помочился на колесо.
— Наверное, я чего-то недопонял, — сказал Джесси продавцу, — ведь у пса отличный нюх. — Он посмотрел на «понтиак». — У этой штуки есть мотор?
Мы проговорили добрый час. Джесси отказывался даже смотреть в сторону «линка». Он всерьез обсуждал «ла салль», даже вывел ее прокатиться пару кварталов. Она была просто душка. У нее имелись форсунки с керамическим покрытием для защиты от жара и ржавчины. У нее был восьмицилиндровый двигатель с таким длинным ходом поршня, что шины плющило уже на второй передаче. Мой «де сото» был хорош, но до той «ла салль» я даже не подозревал, что моя машина, если и зверь, то беззубый. Когда мы уходили со стоянки, вид у продавца был несчастный. Он опоздал к ужину.
— Держись того, что имеешь, — сказал мне Джесси, когда мы забирались в мою «де сото». — Время «ла салль» вышло. Пусть отправляется к коллекционеру. Терпеть не могу, когда хорошая машина сдыхает от отсутствия запчастей.
Мне подумалось, не вспомнил ли он Мисс Молли.
— Потому что, — продолжал Джесси, пиная шину дурацкого «фольксвагена», — великие машины умирают. Я виню в этом немцев.
На следующий день мы сговорились с продавцом на тысячу долларов.
Мы взяли «линк» прокатиться, но сперва и Джесси, и я залезли под днище. На левом заднем крыле скопился свинец, но перед держался надежно. Никто не забил опилками дифференциал. Мы не нашли ни масла в воде, ни воды в масле. Продавец стоял рядом, любуясь блеском своих ботинок. Он был одним из тех людишек с Востока, которые не могут не говорить снисходительно, особенно когда хотят казаться любезными. Клянусь, на нем был белый галстук с красными утятами. Под солнцем Миннесоты его рыжие волосы казались блондинистыми, а на лице высыпали веснушки.
Джесси вел медленно-медленно, пока не нашел интересный отрезок шоссе. Продавец сидел рядом на переднем. Мы с Картошкой и Чипсом устроились на заднем. Чипса как будто подташнивало, но Картошка глядел счастливо.
— Боюсь, — с сожалением сказал Джесси, — мотор чертовски будет реветь. С годами, знаете ли, тишины хочется.
Брату Джесси было чуть больше тридцати, но он дергал себя за нос и за уши, как дряхлый старик.
— Очень-очень надеюсь, — сказал он совсем горестно, — что никто не запихнул в покрышку ботинок.
И тут он дал газу.
Визг вышел на редкость удовлетворительный. «Линк» рванул как ужаленный, голова продавца дернулась назад, его плечи вдавило в спинку сиденья. Картошка издал счастливый-пресчастливый «гав» и высунул морду в открытое окно. Мне хотелось заорать: «Осанна!», но у меня хватило ума держать рот на замке. «Линк» растолкал несколько машин, пролетел мимо грузовика с сеном. Когда за окнами заревел воздух, веснушки на лице продавца выступили бородавками. Старик Картошка так и сидел, высунув нос наружу, и от ветра нос пересыхал. Картошка был так туп, что пытался его облизать, — язык ему тут же сдуло на сторону.
