Эстебан напутственно поднимает свою смуглую руку. Мисс Парсонс обнимает мать и направляется к прибрежной мангровой роще. Она машет нам рукой на прощанье. Мы тоже машем. Через час пути мы все еще видим ее. Идти было омерзительно. Песок плывет под ногами, и ни идти, ни двигаться вплавь толком нельзя. Из дна торчат острые пики корней мангров. Так мы и барахтаемся, перебираясь из одной рытвины в другую, с опаской отталкивая от себя скатов и морских черепах, надеясь только, чтобы не попался электрический угорь. Когда нас не засасывает топкая грязь, мы моментально покрываемся коркой и от нас несет вековыми отложениями, накопившимися тут с доисторических времен.
Миссис Парсонс всю дорогу проявляет завидное упорство. Мне только один раз пришлось вытаскивать ее из рытвины. Протянув ей руку, замечаю, что наша песчаная посадочная полоса уже исчезла из виду.
Наконец мы приближаемся к протоке в зарослях мангров, что я принял за ручей. Но она лишь открывается в другой рукав залива, еще гуще поросший манграми. Тем временем приближается прилив.
– Я ошибся, как последний идиот.
– Сверху все выглядело совсем иначе, – спокойно отвечает миссис Парсонс.
Я меняю свое мнение о гёрл-скаутах. Мы шлепаем по манграм в неясную дымку, где должен быть берег. Солнце бьет нам в глаза, поэтому разглядеть что-либо вообще трудно. Над нами летают ибисы и цапли. Мы по-прежнему проваливаемся в колдобины. Сигнальные фальшфейеры промокли. Мне кажется, что в мире не осталось ничего, кроме мангров. Неужели я когда-то ходил по ровным, асфальтированным улицам, не спотыкаясь о корни, мелькнуло у меня в голове.
А солнце все ниже и ниже. Внезапно мы спотыкаемся о подводный выступ и падаем прямо в холодный поток.
– Вода! Пресная вода!
Мы с жадностью припадаем к ней, полощем горло, окунаемся с головой. Ничего в жизни я не пил с подобным удовольствием.
– Как хорошо, как хорошо! – повторяет миссис Парсонс и смеется во весь голос.
– А вот тот темный участок справа, – похоже, суша. Молотя руками и ногами, мы преодолеваем течение и ступаем на плотное дно, плавно перешедшее в берег реки – и вот он уже круто высится у нас над головами. Вскоре мы отыскиваем разлом в скале за буйно разросшимся кустарником, карабкаемся наверх и без сил плюхаемся наземь, насквозь промокшие и пропахшие илом. Моя рука рефлекторно тянется к плечу спутницы, но миссис Парсонс уже рядом нет: она встала на колени и принялась разглядывать красноватую от предзакатного солнца выгоревшую равнину.
– До чего же хорошо вновь видеть землю, по которой можно будет ходить.
– Ее тон – сама невинность. Однако, явственно угадывался подтекст: «Noli me tangere.»[1]
– Лучше не пробуйте, – возмущенно возразил я: и о чем она только думает, эта чумазая маленькая женщина? – Земля, о которой вы говорите – всего лишь отвердевшая корка, а под ней – грязь и все те же проклятые корни. Сразу по колено провалитесь.
– А, по-моему, там твердая почва.
– Мы в крокодильих яслях. Они устроены на том самом склоне, по которому мы сюда поднялись. Но не волнуйтесь, старушке-крокодилице наверняка не удалось избежать последней облавы, и она теперь на пути к превращению в кожу для дамской сумочки.
– Какой стыд.
– Лучше я пойду установлю снасть, пока светло.
И я, не мешкая, съехал по склону и забросил донку с крючками, чтобы добыть рыбы на завтрак. Когда я вернулся, миссис Парсонс выжимала из серапе жидкую грязь.
– Я рада, что вы меня предупредили, мистер Фентон, все здесь предательски непрочно.
– Да – злость прошла. Видит Бог, я не собираюсь tangere миссис Парсонс, даже не будь я так измочален. – По-своему, Юкатан – достаточно опасные края для путешественников. Сразу становится ясно, почему майя строили дороги. Кстати о постройках, взгляните, – произнес я.
Заходящее солнце очертило силуэт маленького здания, находившегося в нескольких километрах: развалины сооружения майя. Прямо из середины рос огромный фикус.
– И таких здесь много. Считается, что это были сторожевые башни.
– Какие заброшенные края.
– Надеюсь, москиты их тоже покинули.
Мы устраиваемся поудобнее в наших крокодильих яслях и по-братски делим последнюю плитку шоколада, наблюдая, как звезды то исчезают, то появляются снова, выплывая из-под косматых облаков. Насекомые нас почти не трогают – наверное, за день хорошо испеклись на солнце. А теперь и жара спала; нам, промокшим насквозь, даже стало зябко. Миссис Парсонс, продолжает спокойно расспрашивать о Юкатане и никоим образом не желает проявлять интерес к нашей с ней близости.
Едва я начинаю сердито думать, как мы будем проводить ночь, если она ожидает, что я отдам ей серапе, как миссис Парсонс встает, спотыкается пару раз о кочки, и заявляет:
– По -моему, тут не хуже, чем в Любом другом месте, как вам кажется, мистер Фентон?
С этими словами она кладет чехол от плота вместо подушки и ложится прямо на землю на бочок, укрывшись половиной серапе и оставив другую его часть аккуратно развернутой с откинутым уголком. Узкая спина миссис Парсонс теперь совсем рядом со мной.
Эта демонстрация так убедительна, что я уже наполовину оказываюсь под той частью серапе, которая оставлена для меня, прежде чем нелепость ситуации останавливает меня.
– Кстати. Меня зовут Дон.
– О, конечно, – ее голос сама любезность. – А я – Рут. – Я стараюсь до нее не дотрагиваться, и мы лежим, как две рыбы на тарелке, глядя на звезды, вдыхая дымок, который доносил до нас ветер, ощущая, казалось, даже то, что происходило под землей. В жизни большей неловкости не испытывал.
Эта женщина для меня ничего не значит, но ее подчеркнутая отчужденность, вызывающая попка в восьми дюймах от моей ширинки… За два песо я охотно бы снял с нее эти шорты и представился… Будь я на двадцать лет моложе. Если бы я так сильно не устал… но от двадцати лишних лет и усталости никуда не деться. И, криво усмехаясь, я осознаю, что миссис Рут Парсонс рассчитала все правильно. Будь я действительно на двадцать лет моложе, ее бы здесь не было. Подобно рыбе, что спокойно плавает вокруг сытой барракуды, но тут же исчезает, едва намерения той изменятся, миссис Парсонс знает – ее шортам ничто не угрожает. Ее плотно облегающим шортам, которые так близко…
Я ощутил желание и, когда это случилось, почувствовал за своей спиной безмолвную пустоту. Миссис Парсонс незаметно отодвигается. Стал ли я по-другому дышать? Так или иначе, я убежден – протянутой руке не удастся ее обнять, и объяснение найдется самое невинное: к примеру, ей захотелось окунуться. Мои мудрые двадцать лишних лет хихикают над возникшей было прытью, и я расслабляюсь.
