Пронзительный голос штабного офицера ввинчивался мне в ухо, словно сверло, причиняя почти физическое страдание. И это при том, что в воздухе на все голоса завывали сотни летящих снарядов и еще примерно такое же их число разрывалось с диким грохотом, вспахивая скудную марсианскую почву. Быть может, политая кровью погибших на ней солдат, она когда нибудь и станет плодородной?
— Отделение сорок два — дробь — девятьсот четырнадцать?! — снова проорала трубка, на этот раз с вопросительными интонациями.
— Да, — ответил я, осторожно поднеся трубку к уху.
— Кто у телефона?
— Сержант Антипов.
— Сержант! Немедленно передайте трубку командиру отделения!
— Сейчас, — буркнул я в трубку и огляделся по сторонам, ища взглядом лейтенанта Шнырина.
Только сейчас, увидев, во что превратился наш окоп, я вспомнил о разорвавшемся в нем снаряде.
Сняряд траггов разворотил заднюю стенку окопа точно в том месте, где находился лейтенант Шнырин. Взорвался он, уже глубоко зарывшись в песок. К тому же снаряд скорее всего был не осколочный, а кумулятивный — края прорытой им воронки покрылись слоем спекшегося песка, похожего на мутное стекло. То ли этот снаряд случайно оказался в обойме у артиллеристов-траггов, то ли они рассчитывали поразить цель покрупнее нашего окопа, кто его знает. Чудом можно было назвать и то, что не сдетонировали находившиеся неподалеку от эпицентра взрыва ящики со снарядами. Как бы то ни было, только совокупность всех этих факторов спасла от смерти меня. А так же Берковица с Динелли, которые сидели среди кучи пустых ящиков из-под снарядов полузасыпанные песком и обалдело хлопали глазами.
А вот от лейтенанта Шнырина ничего не осталось. То есть вообще ничего. Даже кровавых пятен на песке не было. Так что если наше командование все еще продолжает отправлять своих погибших солдат на Землю, а не перешло на более дешевый и рациональный способ захоронения здесь же, в марсианских песках, то жена Шнырина, о которой он без конца вспоминал, получит пустой гроб, покрытый двумя флагами: российским и Организации Объединенных Наций.
Зато пушка наша была в полном порядке. Разве что несколько съехала влево. Хотя вполне вероятно, что мне это только казалось по причине двоения в глазах.
Я снова взял в руку телефонную трубку.
— Сожалею, но лейтенант Шнырин подойти к телефону не может.
— Что значит «не может»?! — Трубка, словно живая, едва не выскочила у меня из руки, пытаясь как можно ближе к оригиналу воспроизвести праведное возмущение вибрирующего в ней голоса.
— Не может, потому что его нет, — спокойно ответил я.
Спокойно, потому что мне было абсолютно наплевать на то, какое впечатление это произведет на разговаривающего со мной штабного офицера. Злиться он мог сколько угодно, а вот сделать со мной не мог ничего. Худшего места, чем то, где я находился в настоящий момент, придумать было просто невозможно. Во всяком случае, моя фантазия была в этом плане бессильна. Вокруг нашего окопа рвались снаряды траггов, и каждый из них мог оказаться для меня последним. Так же, как и для лейтенанта Шнырина.
— Как это нет?! Почему командира отделения нет на месте?! — продолжала между тем вопить телефонная трубка.
— Потому что он убит прямым попаданием снаряда, — все так же спокойно ответил я.
Телефонная трубка на мгновение замолчала.
— Орудие цело? — спросила она уже более спокойно через несколько секунд.
Вот же подлец! Нет бы сначала поинтересоваться, нет ли у нас других потерь! Так нет же, его в первую очередь интересует, уцелела ли пушка!
— А что ей будет? — с затаенной злостью ответил я. — Она же железная.
Мой сарказм остался непонятым.
— Сержант Антипов! Принимайте на себя командование отделением!.. — И только сейчас он подумал о том, что, кроме меня, в отделении могло больше никого не остаться. Хотя волновали его опять-таки не судьбы конкретных людей, а вопрос: сумею ли я один справиться с орудием. — Сколько человек осталось у вас в отделении?
— Вместе со мной — трое, — ответил я, глядя на то, как, словно внезапно ожившие древние чудовища, тяжело и медленно выбираются из-под песка Динелли и Берковиц.
— Приказ: немедленно открыть огонь по неприятелю! Записывайте координаты цели, сержант!
— Записываю. — Прижав трубку к уху плечом, я достал из кармана блокнот и авторучку.
— Два-четырнадцать-икс-икс-эль!.. Повторите!
— Два-четырнадцать-икс-икс-эль, — послушно повторил я.
— Выполняйте!
— У меня есть опасения, что орудийный прицел сбит…
— Выполняйте приказание, сержант!
В трубке раздались частые гудки отбоя.
Я удивленно посмотрел на микрофон трубки. С человеком я разговаривал или с компьютером, запрограммированным на скорейшее уничтожение собственных боеприпасов?
Секунду помедлив, я кинул трубку в песок.
— Целы? — спросил я, обращаясь к Берковицу и Динелли.
— Вроде как, — не очень уверенно ответил мне итальянец.
Берковиц в это время стоял на четвереньках и обеими руками разгребал кучу осыпавшегося в окоп песка.
— Чего он там ищет? — спросил я у Динелли.
Тот молча пожал плечами.
— Берковиц!
— Есть! Нашел!
Берковиц вскочил на ноги, радостно размахивая парой красных носков.
— Ну ты и тип, Берковиц!
Я раздраженно сплюнул в песок. Тут нужно было хором молиться всем нашим богам, прося и на этот раз оставить нас в живых, а он в песке роется, ищет носки, которые, быть может, и не наденет ни разу в жизни.
— А что с лейтенантом? — спросил Динелли, глядя на воронку со спекшимся по краям песком, словно сам не понимал, что произошло с нашим командиром.
Я молча скрестил руки перед грудью.
Берковиц сдвинул каску на лоб и поскреб грязными ногтями стриженый затылок.
— Зато мы теперь можем быть спокойны, — произнес он едва ли не радостно. — В соответствии с теорией вероятности, снаряды дважды в одну воронку не попадают.
— Да иди ты со своей теорией вероятности, — махнул на него рукой Динелли. — Все дело не в математике, а в судьбе — кому что на роду написано.
— Ты серьезно в это веришь? — удивленно посмотрел на Динелли Берковиц.
— Я ни во что не верю! — с раздражением ответил тот. — Я просто хочу остаться живым! — Он перевел на меня взгляд, который показался мне почти безумным. — Что передали из штаба?
— Велели открыть огонь по неприятелю, — безразличным тоном ответил я.
Мне и в самом деле было все равно. Я не верил в то, что если грохот нашей пушки присоединится к нескончаемой артиллерийской канонаде, то это как-то скажется на общем ходе боевых действий. На чем это могло отразиться, так разве что только на моей головной боли.
