— Ну и вылечу, — говорю. — Работать пойду, тебе-то что?
— Я же не чужая тебе! — снова кричит. — Ты мне благодарен, должен быть, пою и кормлю здорового борова!!
Ну, тут я опять не выдержал... Некрасиво, конечно, получилось, потом прощения просил, а она поплакала маленько.
— Тебя, — говорю, — никто меня рожать не заставлял. Сама говорила, что математику не доверяла. Знала, что он не женится на тебе, что у него своя семья есть! Хотела же ребенка для себя родить, вот и радуйся. Я тебе ничего не должен, а если так уж сильно обжираю, давай отдельно жить. Выдели мне комнату, я на себя сам заработаю!..
Ну, комнату мне, конечно, никто не выделил — я же еще паспорт тогда не получил, и запрещается у нас жилье в четырнадцать лет давать. Потом мы помирились. Потому что я на нее долго злиться не могу, да и мать на меня тоже не может. Не сказать, что она рукой махнула, но про школу больше не заговаривала. Уже не спорила, когда у меня ребята в комнате собирались, и почти не ругалась, что куревом пахнет. Я тогда со Светкой ходил, она хоть и дура, но отличница, и мать считала, что она на меня положительно воздействует.
Я и правда поспокойнее стал. В девятый перевели, но не из-за Светки, сам договорился. Не дрался почти, и на дом к химичке и физичке ходить стал, чтобы контрольные написать. Это я у Витюхи уже подрабатывал, на рынке — два стола взяли с дисками. И трубками пацаны тоже занимались. Витька сказал, что раз мне шестнадцати нет, возьмет как исключение, но чтобы из школы никаких проблем. Пришлось на время паинькой стать, зато бабки нормальные появились.
Но на рынке тоже много не зашибешь, в будни совсем голяк, самые путевые деньги имел на подпольной базе данных да на трубках ворованных. Их Витюше каждый день, считай, приносили, там же, в контейнере, расшивали, переделывали чинарем и обратно впаривали. А потом мне Гоша, самый главный после Витьки, и предложил: мол, не хочу ли я от фирмы с новыми телефонами заказы собирать. Трубки новые, дорогие модели, диспетчер по телефону заказы собирает, а ты гоняешь, продаешь. Ну, ясное дело, что нерастаможенные или тиснули где-то, мне какая разница? В день успеешь дважды обернуться — пятихатка в кармане, а то и больше...
С того дня, как я в первый раз по городу мотанулся, все и началось, кстати... Не начал бы пилюкать туда-сюда — не сломал бы ногу, а не сломал бы ногу, так не завис бы дома. А не застрял бы дома почти на месяц — не вляпался бы в эту катавасию с Лизой...
А может, все равно бы вляпался? Лиза сказала, что у меня обостренное восприятие тонких материй...
Я тогда и матери стал штуку давать, типа, на хавку, и шузы приобрел классные, джинсы, все такое... А со Светкой мы почти не виделись — другие телки появились, с рынка тоже, тут бабки вообще рекой стали утекать. Только поворачиваться успевай — то на дискач не хватает, то в кино, то в кафе посидеть. Гоша сказал, что у меня лучшие результаты продаж, но Витька все равно бубнит насчет возраста. Остальные-то, на фирме, студенты, а из-за меня он гореть не хочет: не дай бог заметут и все такое...
И тут я сломал ногу. Дело было на «Братиславской». Этот Мячковский бульвар век не забуду, как я там по гололеду летел. Хорошо, сумку с товаром сберег...
Сперва мамкин Сережа номер два отвез меня в больницу, но там долго держать не стали, гипсом обмотали и дали костыли, типа, в долг. Я на эти костыли встал и чуть, с непривычки, остальные кости не переломал. Хотел по лестнице сам спуститься покурить, у меня заначка была припрятана.
Ну, спустился, ядрен-батон, все ступеньки башкой пересчитал... Врачиха матери и говорит:
— Забирайте вашего самурая, а то он за три дня две драки уже устроил, мальчику нос разбил и отказывается кашу есть!
— Ни фига себе «мальчик»! — говорю. — Во-первых, он меня на год старше, ему пятнадцать уже исполнилось, а во-вторых, я этого чудака трижды, как человека, просил убавить звук!
— А в курилке кто драку затеял?
— Я драк не затевал, — говорю. — Хорошее дело, сначала в туалет сходили, потом уселись втроем на спинке скамейки, а тапками, после туалета, — на сиденье. А мне, выходит, после них чистой пижамой мочу подтирать?
— Ваш Саша ударил мальчика костылем, мы потом бровь зашивали! — кричит эта дура в белом халате.
И кто только таких кретинок в медицину берет? Ей русским языком объясняешь, что побили-то в результате меня, но я же не жалуюсь...
— Ну почему ты у меня такой? — спросила мама.
А что я ей отвечу? Я же тогда еще не знал, что у меня обостренное восприятие материй...
Ну, меня и забрали домой. Как раз к Новому году. Докторша из больницы приезжала к нам домой. Я видел, как мама давала ей деньги, двести двадцать рублей. Я тогда спросил, зачем платить, если должны лечить бесплатно. А мама сказала: «Все-то ты замечаешь, синьор Помидор!» И еще пыталась меня обмануть, что эти деньги ей как премию выдали, а я знаю, что не выдавали, потому что помню номера на купюрах. Эти деньги она еще раньше в шкафу держала, копила себе на пальто, но я не стал ей говорить. Я номера эти специально не запоминал — оно само так получается, спасибо папочке. А может, папашка тут ни при чем?
Я и правда много чего замечаю. Помню номера серий на коробках, а если постараюсь, то и на каждой трубке могу запомнить. Я два раза Гоше подсказал, когда другие продавцы на его точке свой левый товар пропихнуть пытались. Конечно, он набирает всяких придурков, а потом поди докажи... Я не только ментов всех на рынке помню, но и карманников. Только что с того — не пойду же их закладывать? А Витюше показал, и Гоше, и другим, но они сначала не верили. Пришлось взять за ручку и показать издалека, как эти кадры промышляют. Ну, у них свои дела, у нас свои... Витька тогда обалдел даже.
— С таким зрением, — говорит, — тебе надо в ФСБ идти или шпионом, за рубеж...
Он меня познакомил потом с мужиками взрослыми, с аллеи, где жратва всякая, жвачки там, конфеты. Они недавно чуть не погорели на продавщице — та ушла с выручкой, сорок тысяч деревянных прихватила. Бот сидят, бухают и не знают, к кому обратиться. Странные тоже, будто первый день как родились...
А схема у той гастролирующей братвы простая, как три рубля, они, говорят, по всем рынкам города шуруют. Смотрят, где объявление о найме продавца вывешено, и чтобы контейнер побогаче был. Они такой контейнер несколько дней пасут, выручку вычисляют, изучают, как начальство вечером с деньгами поступит. Если видят, что хозяин кассу ленится снимать, а тяга хорошая, тогда они девчонку и подсовывают — на работу, типа. Те мужики, которых «обули », они на кофе сидели, в хороший день тысяч по семьдесят снимали, мне Гоша сказал.
Ну, подваливает девочка-одуванчик, все у нее тип-топ, санкнижка, прописка, не курит и за гроши коробки таскать готова. И торгует честно, до копеечки отчитывается, пока в доверие не войдет. А там рано или поздно приходит день, когда хозяину некогда вечером за баблом заехать. Это они, дураки, ее проверяют, пасут даже на выходе с рынка. Раза три так проверят — и успокаиваются. Дальше все просто: в одно утро нет ни продавщицы, ни денег, и паспорт лажевый, и прописка...
