За мостом город опять взбегал на гору. Где-то был и другой мост для террапланов. Кажется, зимой мы бегали по нему на коньках. Так мы попадали в заречную часть города, все же никогда не добираясь до его окраины (даже у Янкова силенок не хватало).
Летом я хорошо видел другой берег. После полудня за рекой на взгорье светились желтые стены высоких старых домов. И это пустячное, казалось бы, воспоминание всегда тревожит меня. Желтые стены дальних домов казались недостижимыми, но там были люди, неизвестные мне и думавшие о чем-то своем, жившие своей жизнью. В этом я усматривал загадку. Наверное, в очень большом современном городе ничего похожего не испытаешь: даль закрыта небоскребами.
Зимой темнело быстро, только поля снега в широких распадках и на голых вершинах сопок сверкали закатными огнями, потом оставалось матовое холодное свечение. К пяти часам и оно гасло, таяло.
* * *
Совсем давно, еще до школы, я любил бродить по вздыбленным ветром сугробам. Жили мы тогда еще не в городе, а далеко от него, на метеостанции.
В поселке было двадцать-тридцать старых-престарых домов. На коньке пластиковой крыши над нашим подъездом я видел иногда белку. Испугавшись, она прыгала на одну из двух лиственниц, что росли рядом (их посадил мой дед), и замирала на вершине дерева.
У поваленного кедра за поселком после холодных ясных ночей я находил лосиные следы. Думаю, сохатый подолгу стоял и смотрел на огни человечьего жилья, не решаясь подойти и спрятаться от стужи близ домов.
Белые куропатки склевывали почки с розовых кустов, торчавших среди растрескавшихся каменных глыб. Темные бусины их глаз двигались на фоне снега, как будто ими играл ветер. За ними, прижав хвост, припадая и останавливаясь, хоронясь за заносами и белыми буграми, ползала лисица. Однажды я увидел ее совсем близко: мы подобрались к стае с разных сторон. (Я всерьез собирался поймать куропатку руками.) За большим серым камнем пути наши сошлись. Я увидел блестевшие колючки глаз, острую звериную морду и замер. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Потом лиса неторопливо пробежала мимо меня, проваливаясь в снег, и, остановившись поодаль, оглянулась.
Как-то я провалился; шел, шел, да и упал в яму, прикрытую снегом. Я как будто не испугался. Я едва дотягивался до глинистых промороженных краев неизвестно откуда взявшейся ловушки; выбраться из нее на волю мне бы самому не удалось. Я стоял на дне, по колено в снегу, который упал вместе со мной. Не помню, чтобы звал на помощь. Прошло примерно полчаса. Я увидел руку, протянутую мне, ухватился за женскую варежку и выбрался наружу. У моей спасительницы было серьезное лицо. Успел запомнить ее зеленое пальто с маленьким светлым меховым воротником и зеленую вязаную шапочку. Одета она была, пожалуй, не по-зимнему. Кажется, я забыл поблагодарить ее (в детстве я иногда забывал это делать). Ноги у меня озябли, и я направился прямо к дому.
Темнело. Когда через минуту-другую я оглянулся, женщины не было. Она как-то незаметно исчезла. А когда я рассказал эту историю отцу, он задумался на минуту и сказал, что женщины такой в поселке нет вообще.
— Как же, я видел! — удивленно воскликнул я, пытаясь убедить его.
— Могло показаться, — сказал он с тем удивительным хладнокровием, которое я не раз подмечал у взрослых.
Странная история. Продолжения у нее не было. Но я пытался придумать его… Я не забыл ту женщину.
* * *
…Прошло много лет. Октябрьским днем я вывел эль на загородное шоссе, сверкавшее после сильного холодного дождя. Со мной был друг. Мы сделали крюк, чтобы взглянуть на новый мост, державшийся на четырех металлических нитях. Над чистой темной рекой стелился белесый туман. Потом мы вернулись на шоссе. Машин было мало. С коричневых полей доносились влажные запахи земли. За полями виднелись лесистые холмы. Эль взлетел на подъем. Открылась легкая прозрачная панорама озера: голубоватый лес над массами дымчато-серебристой воды до самого окоема.
Дорога пошла вдоль мохнатого берега, и минуты две мимо нас скользил и струился влажный прохладный воздух, настоянный на хвое и озерных травах. Я уловил летучий аромат дыма, смолы и меда. Эль бодро пробежал мимо озера.
— Жаль, очень быстро, — сказал мой друг, очарованный мягкими красками осени.
Я повернулся к нему и что-то сказал. В тот же момент я заметил краем глаза большой шар впереди нас. Шар сиял, как большая жемчужина. Это было матовое ровное свечение с легким, едва заметным розовым оттенком. Мы быстро приближались к нему.
Впереди стеной стоял лиственный лес, украшенный багрянцем и золотом. Я различал там жаркие краски кленов и черемух, ярко-желтый цвет осиновой листвы, огненно-красные пятна кустов, исполинские кроны дубов.
Эль бежал вдоль пламеневшей стены леса. Рядом с высоким дубом, под самой его кроной светился шар. И возле него стояла женщина. Я узнал ее. Та же вязаная зеленая шапочка и пальто с меховым воротником: женщина из детства. Она как будто улыбалась.
— Смотри! — воскликнул я невольно в тот самый миг, когда узнал женщину.
Но эль проскочил мимо.
— Что случилось? — спросил друг.
Я махнул рукой. Слишком долго пришлось бы рассказывать. К тому же шар он просто не заметил. Когда мы вернулись, там никого не было… Только лес пламенел по-прежнему, и багряная его стена казалась бесконечной.
…Может быть, в этом и нет никакой тайны, просто я ошибся, вот и все. Что касается светящегося шара, то он вызывает в моей памяти случаи, рассказанные другими. Пожалуй, это загадка, если говорить искренне, и загадке этой двести лет.
Шар чем-то напоминает горящую лампу, но отгорожен как будто невидимым колпаком. Для меня эта встреча стала символом связи времен. Не исключено, что это одно из проявлений пространства-времени, которое с таким трудом поддается изучению.
Но загадку эту можно не замечать и не обращать на нее ровно никакого внимания.
Восемьдесят лет прошло с тех пор, как посланец Земли отбыл к созвездию Близнецов. И вряд ли о нем вспоминали: мириады пылинок на ночном небосводе, синих, голубых и зеленых, — это мириады миров. К ним неслись, обгоняя друг друга, новые и новые исследовательские станции. Сменялись поколения. А корабль шел, из дюз его вырывалось атомное пламя, хрустальные зеркала световых гироскопов направляли его курс, по металлическим нервам пробегали электрические волны, и в стеклянных глазах его пассажиров-киберов отражались небесные огни звезд, туманностей и комет.
Старая, полузабытая история… Наверное, даже в памяти компьютеров, бережно хранящих такого рода сведения, двойная звезда Близнецов была занесена в графу «необитаемые миры». Так именовались вселенские закоулки, куда еще не забрасывали на звездных ладьях лихие ватаги киберов — именно они-то и становились первопоселенцами планетных островов. Кому бы пришло в голову употреблять термин «обитаемость» в ином смысле? Ведь многократные попытки найти себе подобных кончались неизбежной, казалось, неудачей.
