Он намочил тряпочку и начал аккуратно, по очереди вытирать клавиши. При этом каждую из них он придерживал левой рукой, чтобы она не проваливалась и соответствующая лапка не касалась пока еще чистого листа. Вытирая нижний ряд букв, он добрался до клавиши с левой стороны, которую прежде не замечал, хотя она была там все эти годы: когда он писал, клавиша присутствовала на периферии зрения, потому что он привык работать двумя пальцами и не отрывая взгляда от клавиатуры. На клавише был знак, состоящий из шести прямых черточек, которые пересекались в центре и составляли таким образом звезду с двенадцатью лучами. Он перестал протирать клавиатуру и уставился на загадочную клавишу с таким же изумлением, как господин в соломенной шляпе на свою сумку, а я на пингвинов. Он положил левый указательный палец на клавишу, желая нажать ее, и ощутил какое-то странное, неприятное чувство. Проанализировав свои ощущения, он понял, что это страх. Писателю внушала тревогу и даже ужас некая неведомая, но близкая опасность. Оказалось, что у предмета, который он считал хорошо знакомым и совершенно ручным, есть свои тайны и незнакомые места даже на стороне, обращенной к человеческим рукам и взгляду; и теперь ему казалось, что машинка может сделать все что угодно, что, вероятно, многие годы, скрываясь под маской покорности и преданности, она ждала случая нанести удар своему хозяину. Как мало он знал пишущую машинку, как мало знал все те вещи, что жили долгие годы с ним в одной квартире, вещи, по которым скользил его взгляд и выемки и выступы которых легко и без сопротивления льнули к его рукам в загадочном мире осязания. Если таинственное встречается прямо на поверхности и лицевой стороне вещи, то что же скрывает ее внутренняя, оборотная сторона? Он думал о внутренностях пишущей машинки, которые вместе с комочками пыли приоткрывались ему в щелях между клавишами и в веере литерных рычагов; оттуда веяло отстраненностью и равнодушием. С чем соединена внутри клавиша, которую он обнаружил, какое устройство она приводит в движение? Он подумал, не будет ли разумнее оставить незнакомую клавишу в покое; он знал, что со временем она снова растворится в тумане очевидности, из которого так неожиданно вынырнула. Он все еще не мог избавиться от тягостного впечатления, что после нажатия клавиши случится недоброе, что развернется и поднимет голову нечто, многие годы недвижно отдыхавшее в сложенном, свернутом или сдавленном виде в хитросплетениях машинкиного нутра, что откуда-то из глубины механизма высунется раструб и брызнет на него духами с запахом восточных садов, или оттуда пойдет опийный дым, или его коснется невиданная клешня, взовьется флаг таинственного острова, зазвучит музыка Вагнера, вылетит стрела. Но потом ему стало стыдно за свой страх, он подумал, что все это глупости и что не случится ничего страшного, и нажал на клавишу.
В тот же момент с левой стороны веера высунулся черный рычажок – как ни странно, поднялся он от белой бумаги к клавиатуре, то есть в обратном направлении, чем остальные рычажки. Машинка будто стукнула его когтем, и писатель, которого не оставляло беспокойство, испугался, вскрикнул и быстро убрал палец с клавиши. Темный рычажок снова упал на место, машинка стояла перед ним на столе как ни в чем не бывало, с невинным видом. Писатель нажал клавишу снова, на этот раз он давил не спеша и рычажок поднимался по дуге судорожно и медленно. Пока он держал клавишу, рычажок стоял неподвижно у левого переднего края литерной корзины. Он осмотрел его: это была тонкая металлическая трубочка, наверху она заканчивалась продолговатым цилиндриком, поверхность которого была частично из выкрашенной черной краской жести, частично – из голубого стекла. Писатель сидел, держа палец на клавише, и размышлял, для чего служит рычажок, который не дотрагивается до бумаги. Ему пришло в голову, что рычажок похож на печную трубу; ему показалось, что из темного цилиндрика на верхушке вот-вот покажется струйка дыма и пишущая машинка уедет. Позади письменного стола было окно, за которым погружался во тьму невысокий городской холм, заросший густым кустарником. Писателю почудилось, будто на пустом бумажном листе, вставленном в машинку, несколько раз мигнул слабенький голубой огонек, но он подумал, что это отблески уличных фонарей или что у него рябит в глазах. Однако голубой свет разгорался все сильнее и задерживался на странице все дольше, пока не стало ясно, что это не обман усталых глаз и не отражение заоконных огней. Вскоре уже вся страница засияла в потемневшей комнате ясным голубым светом. Только теперь изумленный писатель понял, что источник этого света находится в цилиндрике на конце поднятого черного рычажка. Его жестяное покрытие было устроено таким образом, что лучи в основном падали на бумагу, а клавиатура освещалась гораздо слабее и напоминала оркестровую яму под залитой ярким сиянием сценой. Итак, все разъяснилось: рычажок был то ли лампочкой, то ли маленьким фонариком, короче говоря, приспособлением, позволяющим писать на машинке в темноте.
Он задумался, откуда лампочка берет энергию; сначала ему пришло в голову, что от батарейки, но потом он понял: за долгие годы пользования машинкой батарейка давно бы разрядилась; он решил, что источником энергии является маленькая динамомашина, которая скрыта внутри пишущей машинки и питается энергией самого процесса писания. Он попробовал постепенно ослабить нажим на клавишу: рычажок упал, и его свет померк; когда же писатель надавил на клавишу, то рычажок начал снова подниматься, а свет – разгораться. Голубое сияние ему нравилось; казалось, что печатать на бумаге, залитой голубым светом, должно быть приятно, и он жалел, что не нашел клавишу раньше. Раздражало, правда, что писать можно только одной рукой; впрочем, он думал, что существует какой-нибудь способ закрепить лампочку. И скоро он действительно обнаружил, что достаточно нажать клавишу одновременно с замком верхнего регистра, чтобы рычажок со светящейся головкой не падал».
«Что такое замок верхнего регистра?» – спросила я.
«Замок верхнего регистра есть на каждой пишущей машинке, его нажатием можно закрепить клавишу, которая отвечает за большие буквы. Теперь обе руки писателя оказались свободны; он положил их на клавиши и устремил взгляд на светящуюся голубым бумагу. В комнате совсем потемнело; яркая голубая страница отражалась в оконном стекле – будто посреди ночной равнины разлилось волшебное озеро. Когда он повернул голову, то увидел, что стекла в комнате передают друг другу призрачную картинку: голубой лист светился на застекленном книжном шкафу, на серванте у противоположной стены и, подобно сказочному цветку в лесной пещере, сиял в глубине зеркала в темной, дальней части комнаты.
